— Как, значит, со всем согласен?
— Я же сказал: ни единым словом возразить не могу. И напрасно вы столько времени на допрос потратили. Зашли бы ко мне, показали эту цидулку — и я бы вам сразу сказал: правильно все тут.
— Интересно… Значит, людям грубишь?
— Там не сказано, что людям, — сказал Корепанов. — Там сказано, что Никишину и Дембицкому… Верно, грубил. Заслужили.
— И больных, значит, эксплуатируешь? Эксплуатируешь, а?
— Ну зачем же так? — улыбнулся Корепанов. — Эксплуатация — это присвоение чужого труда с целью наживы. А я то что с этого имею? Просто работают люди, кто как может, и по доброй воле. Кто не хочет — не работает. Вот Никишин же не работает?
— А что с питанием плохо, тоже верно? — продолжал Мильченко.
— Верно. Я же говорил, все тут верно… И вообще, мне кажется, прежде чем по отделениям ходить, надо бы к главному врачу зайти. Ведь на заводе вы так просто не пошли бы по цехам. Обратились бы к директору или в партийный комитет. А здесь тоже — не заезжий двор.
— Ты что выговариваешь мне, или как понять? — спросил Мильченко, и в его голосе прозвучали нотки недовольства.
— Ну, чего бы это я стал вам, представителю обкома, выговаривать? Просто высказываю свое недоумение. Ново это для меня. Помню, на фронте начальник политотдела, бывало, приходит, так мол и так, товарищ Корепанов, нужно мне с таким-то и таким-то из вашего отделения побеседовать. Ну я и веду его: беседуйте, пожалуйста, хотите в палате, а неудобно — мой кабинет к вашим услугам. Вот так.
— Все-таки выговариваешь, Алексей Платонович, — произнес Мильченко. — Тонко так, но выговариваешь. — Он как бы по-дружески погрозил пальцем, потом вытянул из кармана портсигар и протянул Алексею: — Курить будешь?
Алексей взял папиросу.
Мильченко щелкнул зажигалкой, дал прикурить Алексею, потом сам прикурил.
— По форме ты прав, Алексей Платонович. Конечно, надо было прежде к тебе зайти, поговорить, но мы же не формалисты. Ведь не формалисты же, а?
— Нет, конечно, — согласился Корепанов.
— А ты смелый, оказывается, — одобрительно посмотрел на Алексея Мильченко. Он пыхнул дымом и спросил уже совсем задушевно: —Ты на каком фронте воевал?
Алексей ответил. Минут пятнадцать они беседовали, вспоминая фронтовые будни. Мильченко, оказывается, воевал в сорок третьем по соседству, на Втором белорусском.
Он производил впечатление дружески расположенного человека, и Алексей мысленно упрекнул себя, что сначала держался с ним сухо официально и даже стал выговаривать за какие-то пустяки. Подумаешь, важность, не зашел представиться.
— Так что же нам делать с этой жалобой? — спросил наконец Мильченко.