— Об этом говорят факты и исторические документы, милейший Эдуард Андреевич! — гость с аппетитом отхлебнул глоток. — Мм-м! Какой чудесный кофе! Я такого не пил! — кинорежиссёр ещё раз с видимым удовольствием отхлебнул дымящийся напиток. — Кстати, Ленин или Луначарский — неважно, они не забыли и о вас в этом высказывании.
— Обо мне? — директор, хмыкнув, недоверчиво надломил бровь.
— Представьте себе! К вашему сведению, полностью эта фраза звучит так: «До тех пор, пока народ будет полуграмотным, из всех искусств для нас важнейшими являются — кино и цирк». Это немного позже о цирке «забыли». Видите, а я помню. Так что давайте дружить!
— Ну и чего вы от меня хотите, коллега по «пролетарскому искусству»? — директор скривил лицо.
— Смыкова верните на манеж и забудем эту историю… — миролюбиво улыбнулся кинорежиссёр и протянул руку директору цирка.
— Щ-щас, всё брошу и верну! — взвился хозяин кабинета. Протянутая рука режиссёра одиноко повисла в воздухе. — Я говорю один раз: никаких Смыковых в моём цирке не будет! Закончили на этом!..
Рука кинорежиссёра медленно опустилась. Он встал, неторопливо поднёс чашку к губам.
— У тебя уже свой цирк, хм, не знал, что твоя фамилия — Чинизелли! — Он отхлебнул кофе и поставил недопитую чашку на стол директору.
— Если честно, кофе у тебя — говно! Сахара для людей не жалей!.. — Последней фразой кинорежиссёр постарался сказать больше, чем сказал. Пока директор сопел, придумывая, что ответить посетителю, уже в дверях добавил:
— Не раздувайся так — однажды лопнешь! — и подчёркнуто хлопнул дверью, снова сказав больше, чем сказал…
…Александр Анатольевич, как всегда, вёл представление, объявляя артистов, ассистируя клоунам, и, если надо, помогая в цирковых номерах…
Часто этот инспектор манежа, в отличии от других, делал короткие словесные вступления перед теми или иными номерами, иногда комментировал трюки по ходу представления, что нарушало устоявшиеся цирковые традиции. В этом было что-то от эстрадного конферанса. Делал это «А.А.» деликатно, не нарушая драматургии номеров, привнося что-то домашнее, доверительное, доселе неведомое ни артистам, ни зрителям. Многим это нравилось, некоторым не очень. Всё новое всегда трудно пробивало себе дорогу. И тем не менее…
Слова и голос инспектора манежа то подчёркивали героику одного номера, то весёлость и лёгкость другого. Женщин он объявлял с теплотой и любовью, мужчин — как подобает объвлять мужчин.
Его манежные интонации не повторялись. Каждое слово зрители слышали и внимали ему, благо с дикцией и техникой речи у этого мастера было всё на высочайшем уровне.