И вдруг Вера услышала нечто, что показалось ей мелодией… Этот необъяснимый звук был так странен, так как-то тревожен, что Вера замерла.
Что это, зачем звучит? Она не знала. Мелькнуло в скрещении аллей что-то вроде светлого пятна. Вере вдруг показалось, что оттуда, из глубины парка, кто-то смотрит на нее любовно и сурово, как… Да, как Ангел на пропавшей иконе; она с детства помнила этот взгляд.
Она замерла, не в силах пошевелиться. Но тут хлынул дождь – сразу, сплошным потоком. Этот холодый поток словно расколдовал ее, вернул способность двигаться.
В дом Вера вбежала, мокрая насквозь. Гремел гром, молнии били в землю. В ту минуту, когда она поднялась на крыльцо, в особняке погас свет – электричество всегда отключали во время грозы.
Надя встретила ее у входа. Свеча, котоую она держала в руке, освещала ее взволнованное лицо.
– Грозы испугалась? – спросила Вера.
Она сама была испугана, но не грозой, а тем странным взглядом, который увидела, вернее, почувствовала в парке.
– Нет, ну что ты? – покачала головой Надя.
– Ты в детстве всегда боялась, – улыбнулась Вера. – Ночью в грозу к Лиде в спальню прибегала.
Она поднялась по лестнице на второй этаж. Надя поднялась следом и вместе с ней вошла в ее комнату.
– Я уже выросла. – Улыбка у Нади вышла виноватая. – Верочка, я должна тебе сказать… Я не поеду в Берлин. Не только из-за Паши… Я вся – здесь, понимаешь? В другом месте это буду уже не я. Другой человек. Я того человека не знаю и совсем не хочу им быть. Когда дождь начался, я окно открыла в парк – и вдруг так ясно все это поняла. Я путано объясняю, – торопливо проговорила она. – Ты поезжай, Верочка, не волнуйся за меня. Я как-нибудь проживу.
Вера подошла к сестре и обняла ее. Этот жест был так необычен, что Надя вздрогнула. От Веры трудно было ожидать нежности.
– Мы вместе как-нибудь проживем, – сказала Вера. – Я никуда не еду.
– Но ты же решила… – растерянно произнесла Надя.
– Пустая решимость хуже малодушия. Я остаюсь.
Вера подошла к зеркалу, взяла щетку, причесала мокрые волосы. Ни тени растерянности не было уже в каждом ее жесте. Хотя еще минуту назад она не собиралась говорить того, что вырвалось сейчас.
– А этот человек, который оформляет тебе документы… – осторожно поинтересовалась Надя. – Он знает?
– Завтра узнает.
Но узнать о ее решении назавтра Смирнов не успел. Вернее, выяснилось, что он знал Веру лучше, чем сама она знала себя.
«Я знал, что ты откажешься ехать. Извини, рисковать не мог. Может, когда-нибудь встретимся».
Вере показалось, что она не записку от него читает, а слышит его голос. Наверное, вид у нее был такой, что музейный завхоз, который эту записку ей и вручил, пробормотал с испугом: