Был долгий переезд, поезда «Петербург – Варшава», «Варшава – Вроцлав», потом нужно было еще ехать на такси, мы очень устали. Мама, увидев нас, обрадовалась, свою внучку она видела впервые, спрашивала все, как идет наша семейная жизнь с Броневицким, а что я могла рассказать?
Нужно ли было говорить маме, что Сан Саныч просто не умел быть заботливым, что заботой меня окружили его родители, которых до сих пор вспоминаю с огромной благодарностью, и его брат Женя часто приезжал ко мне на улицу Ленина, когда я была беременна Илонкой, чтобы «выгулять» меня, – у Броневицкого на это времени не хватало. Во время прогулок мы много разговаривали, что-то рассказывали друг о друге, делились сугубо личными мыслями. Так началась наша дружба, точнее, она началась еще раньше, когда мы недолгое время жили все вместе на Греческом проспекте в коммуналке, теперь она продолжилась и укрепилась. Женя очень хороший человек, но его жизнь сложилась драматично. Некоторое время после смерти Александра Семеновича он жил с мамой, женой и дочерью. А потом у Эрики Карловны начался «альцгеймер», и я её устроила в очень хорошую клинику. Даже несмотря на болезнь, она дожила до 90 с лишним лет, мы постоянно приезжали к ней, а она чаще всего спрашивала: «Кто вы?» В итоге ушла и она. Я позаботилась о том, чтобы они с Александром Семеновичем лежали рядом. Каждую годовщину Вера, моя помощница, возит от меня цветы на их могилу. Сама я не могу – слишком много было потерь в жизни. Тяжело. Потом умерла жена Жени, я предложила ему жить с нами, но он сказал: «Нет». Грустная это история.
Постепенно, с годами, наша совместная жизнь с Александром Александровичем превращалась в пресловутый стакан, в который каждый день стекает по капле, и все мы прекрасно понимали, что рано или поздно этот стакан переполнится. У нас бывали серьезные разногласия, не делаю из этого секрета. Как яркая личность со своим художественным почерком и в то же время властным характером, он при нашей совместной работе оказывал на меня давление, не хотел считаться с моей индивидуальностью и моим вкусом, личными устремлениями и интересами. Считал, что я, как ученица, должна беспрекословно слушаться его и во всем подчиняться. Поначалу он действительно был для меня непререкаемым авторитетом, но в конце концов природа взяла своё. Я ведь по гороскопу Лев, а ему, как известно, покорность и слабость несвойственны. Постепенно мое творческое и человеческое «я» стало проявляться всё отчетливей и, возобладав, уже не могло подлаживаться и требовало свободы.