– Вы перечите мне, своему государю! – повысил голос Иван Васильевич. – Перечите воле родителя и помазанника Божьего! За то накладываю на вас опалу свою! Ныне же оба отправляйтесь в Пафнутьев монастырь грех свой замаливать, у Господа нашего прощения за дерзость свою просить, и без дозволения моего чтобы стен тамошних не покидали! Вон пошли с глаз моих, крамольники!
Царь гулко ударил посохом в пол.
– Воля твоя, государь… – склонился в низком поклоне Федор и, пятясь, сцапал Ирину за пояс юбки. – Как прикажешь, государь!
Он выскочил в коридор, распрямился и облегченно перевел дух.
– Что? Что случилось, Федя? – дернула его за рукав девушка.
– Теперь мы с тобой в опале, милая, и должны ехать в ссылку, – обнял ее Федор Иванович, провел пальцами по волосам от виска к уху. – Страдать и горевать, молиться и поститься, замаливать грехи и утомлять плоть. И хочешь ты этого или нет, но делать сие нам придется вдвоем, ибо обо всем прочем батюшка промолчал. А значит, он все же признал тебя моею женой…
– Федька!!! – Ирина радостно взвизгнула и повисла у мужа на шее, целуя его лицо куда попало.
Собравшиеся бояре вздрогнули и поспешно повернулись к молодым супругам спиной.
Часть четвертая. Любовь и судьба
4 мая 1575 года
Москва, Кремль, Великокняжеский дворец
Когда супруги Федор Иванович и Ирина Федоровна вошли в малую думную палату, царь величаво восседал на троне, опустив руки на подлокотники и прижавшись спиной к высокой прямой спинке кресла. По сторонам от правителя всея Руси стояли четверо бояр в московских шубах и с посохами, а возле дверцы за троном таился за высоким пюпитром слуга в скромной рясе и с пером в руках.
– Я получил твое письмо, сын, – сухо поведал Иван Васильевич. – Ты желал увидеть меня. И вот ты здесь. Сказывай.
– До меня дошли вести о недуге твоем, батюшка. – Федор Иванович приложил ладонь к груди, к скромному зипуну, подбитому горностаем и не имеющему никаких украшений. – Встревожился я и захотел лично увидеться с тобой, о здоровье из уст твоих услышать.
– Боли изрядные меня донимают, отрицать не стану. Но помирать не намерен, – кратко ответил государь. – Это все?
– Дозволь слово молвить, батюшка-царь… – поклонилась Ирина, тоже одетая с великой скромностью, в темно-синий бархатный летник, висящий балахоном и полностью скрывающий очертания тела, и в однотонный серый платок поверх костяного кокошника. В руках она держала деревянную шкатулку с наборным рисунком в виде дубового листка.
– Сказывай, – перевел на нее зрачки Иван Васильевич.
– По твоей воле, государь, царевича Федора учили в юности лучшие из мудрецов ойкумены, каковые, помимо наук прочих, о целительстве великого Авиценны нам поведали, – распрямилась девушка. – По науке той мы с супругом мазь целебную составили из жира барсучьего с горчицей и шафраном. Оную мазь на мощевике восемнадцати святых мы два месяца со всей братией обители Пафнутьевой намаливали. Полагаем мы, сие зелье принесет тебе исцеление.