Девушка приподняла шкатулку в своих руках.
– Хорошо, я опробую, – после краткого колебания согласился Иван Васильевич. – Заберите у девки подношение.
– Я не отдам его в другие руки, государь, – покачала головой Ирина. – Мало ли какую порчу чужие лапы и чужие глаза в лекарство занесут? Любящие тебя руки принять сие зелье должны, и чтобы они же на больные члены мазь оную нанесли. Кабы супруга твоя, царствие ей небесноя, здесь была, ей бы отдала. Челяди не доверю.
– И что же нам тогда делать, Ирина Федоровна? – впервые вспомнил имя гостьи государь. – Как мне лечиться, коли я вдовец?
– Ныне здесь стоит родственница твоя, Иван Васильевич, – подняла на него глаза девушка, – твоя сноха, супруга сына твоего, каковая тебя глубоко чтит, любит и уважает. Она готова сделать все надобное с почтением, дочерней любовью и надлежащим образом.
– Я ожидал услышать от детей своих слова раскаяния и просьбу о прощении. – Губы царя впервые тронула улыбка.
– Нам с Ириной Федоровной очень жаль, отец, что мы доставили тебе огорчение своевольной своей любовью и поспешным союзом, – мрачно сообщил Федор Иванович и завел руки далеко за спину.
– Но ты не каешься и прощения не просишь, – сделал вывод Иван Васильевич. – Стало быть, Федор, и опалу с тебя снимать не за что… Однако же, в силу болезни своей, лекаря при себе мне удержать придется. – Государь громко вздохнул. – Посему прощения я тебе не дарую, но остаться при дворе дозволяю. После вечерни супругу свою ко мне в покои проводи, коли уж сама лечить вызвалась. Посмотрим, что вы там за зелье наворотили. Может статься, хоть какое-то учение тебе на пользу пошло.
– Как скажешь, батюшка.
– И еще одно, Федька, – ехидно скривился Иван Васильевич. – Ты рубище-то больше не носи, оно тебя не красит. Все едино жалости от меня не дождешься.
Второй раз супруги увидели государя поздно вечером, в свете множества свечей, в горнице перед опочивальней. Слуги уже раздели его ко сну, и Иван Васильевич сидел в низком кресле в одной лишь длинной исподней рубахе из тонкого, хорошо выделанного полотна. Еще крепкое, мясистое и широкое тело сорокапятилетнего воина помещалось между подлокотниками с трудом, однако же слуги все равно подперли его с боков парой подушек.
Федор Иванович, войдя в комнату, почтительно поклонился отцу и отошел в сторону. В этот раз его облачала подбитая соболем, вышитая ферязь. Ирина же переоделась в бархатный сарафан со скромной вышивкой на груди. Ее волосы закрывал ситцевый платок, накинутый поверх кокошника с самоцветами.
Ни слова не говоря, девушка опустилась на колени, открыла шкатулку, взяла немного мази, растерла по ладоням, а затем принялась старательно смазывать зельем локти свекра, его запястья, потом плечи. Переместилась ниже, натерла ступни, затем колени. Подняла взгляд на царя: