Он снова хлестнул ее — еще жестче. В ее криках он наконец-то слышит эхо своего собственного желания. Это сделал он. И он это делает, потому что ему так хочется.
Йоахим тянет к себе хлыст, но он впился в кожу девушки на внутренней стороне бедра. Тянет сильнее — и она кричит еще громче. И тут он замечает, что к самому концу хлыста привязан крючок, да еще и тройной. Такими крючками люди ловят щук и других больших рыб. Йоахим видит кровь, стекающую по ее бедру. Он останавливается и отчаянно пытается вытащить крючок из уродливой дырки в ее коже. У него не получается.
— Проклятье, — шепчет он.
Вытаскивает крюк и приходит в шок от самого себя. Он словно парализован, настолько расстроен из-за судьбы девушки. Из-за того, что ее избивают до полусмерти раз в неделю.
В этот самый момент дверь открывается и заходят те двое мужчин, что привезли его. У обоих лица закрыты черными капюшонами так, что видны только глаза.
— Это была не я, — громко говорит девушка.
— Не обращай внимания, это притворство, — успокаивает один из пришедших, развязывая на ней веревку.
Йоахим стоит на месте и делает глубокий вдох. Может быть, это с ними нужно поговорить?
— Послушайте. Я ищу одну женщину, — выдавливает он из себя.
Заходит третий мужчина и ведет девушку к двери. Он берет ее своей крупной рукой и скрывается в коридоре. Он кажется огромным, у него здоровенные ноги, бычий затылок и тяжелые шаги. Двое оставшихся быстро идут к Йоахиму.
— Какого черта тебе надо? — спрашивают они угрожающим тоном.
От них не улизнуть. Они стоят перед ним с такими суровыми глазами, что ему становится не по себе.
— Я просто ищу Луизу, — жалобно мямлит он, пытаясь держать их обоих в поле зрения, пока один из них становится сзади. — Для меня это важно, — продолжает Йоахим, пытаясь подыскать слова о любви, которые смогли бы их разжалобить. — Речь идет вовсе не о вас, это касается другой женщины, — бормочет он, пытаясь рассказать им свою историю.
Если бы только ему удалось уговорить их выслушать его, ведь именно поэтому он стал писателем… Он объяснил бы, рассказал бы всему миру, почему он стал тем, кто он есть.
В школе учителя все время шпыняли его. Вечно недовольный папаша ругал его за то, что он был мечтателем. Старик был прав, Йоахим действительно был мечтателем. Он ничего не доводил до конца, чем бы ни занимался: математикой или физикой, или помогал отцу складывать дрова, — результат был один и тот же. Он стоял с поленом в руке и рассматривал кольца на спиле, размышляя при этом, сколько лет было дереву, когда его спилили, и чего оно только не насмотрелось за свой век. Так он начал писать… Такая у него была форма защиты. Защита мечтателя.