Я не случайно упомянул про зверей. Был один такой — песик — болонка, по имени Мирон. Серый, лохматый, лица почти не видно, как будто небритый мужик, он был подстать утренним обитателям Клаба. Да и зверем ему довелось быть недолго, поскольку вскоре стало ясно, что это Электрический Пес — ну никакая обычная собака не выжили бы долго в такой густо никотизированной среде. И по всем остальным параметрам Мирон соответствовал Писанию от Боба и смеялся над нами, будучи не занятым вопросом: каким и зачем ему быть.
Клаб отнюдь не замыкался в четырех стенах, нашлось немало энтузиастов, предоставлявших свои стены для различных мероприятий (все различие которых строилось в зависимости от стимулирующей основы: либо питейной, либо сексуальной, причем границы между ними были размыты водкой), но я хочу сказать не это.
«Long Live The DDC» — можно было прочитать в троллейбусах, нацарапанное на замерзших окнах, ибо носители идей Клаба всегда носили их с собой.
Предположим, Юджин, Артурка и Наташа встретились в здании Университета — ну чего только не случалось в те времена! Юджин приехал туда к первой паре, потому как он подымается по утру, следуя той двусмысленной поговорке «… — тому бог дает». Чего он дает и давал ли вообще чего-нибудь Юджину — мы не видели ни разу, скорее всего это происходило по принципу «бог дал — бог взял». Артурка приезжал ко второй половине второй лекции и добросовестно выслушивал ее, пытаясь тем самым заглушить тяжелое чувство вины за свое отсутствие в предыдущие часы (а то и дни). Поистине велики были муки совести, это благородное самоистязание, причем силою своей прямо пропорциональное количеству выпитого накануне. Заглушить это чувство удавалось только по окончании пары, когда Артурка, Юджин, Наташа плюс еще какая-нибудь СО скидывали бабки и шли в Светлячок, магазин, выполнявший свой план преимущественно благодаря высокой сознательности и активной жизненной позиции студентов близлежащего Университета. В полдень, обычно, покупалось для излечения дешевое плодово-ягодное вино, которое недоброжелатели как только не называли — и «бормотуха», и «краска», и «чернила», — но все равно пили. К вину брали рыбу. Говорят, есть целая наука — какое вино к какой пище подавать. Так вот, яблочное у нас подавали к кильке (с ломтиками серого хлеба). Когда все это приобреталось, приносилось в один из приуниверситетских парков и усаживалось на скамеечку, наступала пауза безмолвного торчания***. Слова были излишни. Каждый открывал себе бутылочку и постепенно выливал в себя ее содержимое.