Сняв с себя панцирь и оружие, которые носил весь день, не снимая, Спартак лег и долго ворочался с боку на бок, тяжело вздыхая; уснул он очень поздно, забыв потушить светильник из обожженной глины, в котором еще горел фитиль.
Он проспал, вероятно, часа два, сжимая во сне медальон, подаренный ему Валерией, который всегда носил на шее, как вдруг его разбудил длительный, горячий поцелуй в губы. Он проснулся, сел на постели и, повернув голову в ту сторону, откуда ему послышалось прерывистое дыхание, воскликнул:
— Кто это?.. Кто здесь?..
У его ложа стояла на коленях красавица Эвтибида; ее густые рыжие косы были распущены по плечам, она умоляюще сложила свои маленькие руки, прошептав:
— Пожалей, пожалей меня… Спартак, я умираю от любви к тебе!
— Эвтибида! — воскликнул пораженный вождь гладиаторов, сжимая в руке медальон. — Ты… ты здесь?.. Зачем?..
— Уже много-много ночей, — произнесла тихо девушка, дрожавшая словно лист, — вот в этом углу, — и она указала рукой на угол, — я жду, пока ты уснешь, потом становлюсь на колени у твоего ложа, созерцая лицо твое, такое величественно прекрасное. Я поклоняюсь тебе и плачу в тишине, ибо я боготворю тебя, Спартак, поклоняюсь тебе, как поклоняются богам; уже более пяти лет, пять долгих, как вечность, лет я люблю тебя без всякой надежды, как безумная, как одержимая, отвергнутая тобой. Напрасно старалась я изгнать твой образ из моей памяти… он врезался в нее огненными письменами; напрасно старалась я предать забвению свою великую страсть. Я напрасно искала душевного покоя, избегая тех мест, где я узнала тебя, но и в Греции ты был передо мной, как и в Риме; даже места, где я родилась, даже воспоминания невинной юности моей, звук родной мне речи — ничто, ничто не могло изгнать тебя из моего сердца… Я люблю тебя, я люблю тебя, Спартак, и любовь мою не в силах выразить человеческая речь… Сила моей любви так велика, что она бросила к твоим ногам такую женщину, как я, у ног которой были знаменитейшие мужи Рима! О, сжалься надо мной, не отталкивай меня, я буду твоей служанкой, рабыней… только не отталкивай меня, молю тебя. Если ты снова отвергнешь меня, то заставишь меня решиться на все… даже на самые ужасные, самые страшные преступления!
Так в волнении молила влюбленная девушка. Она схватила руку Спартака и покрывала ее горячими поцелуями. От этого неудержимого потока слов и поцелуев лицо Спартака то вспыхивало, то становилось белее полотна, и тогда он сжимал в руке медальон, в котором были волосы Валерии и Постумии.
Он сделал над собой усилие и, мягко освободив свою руку и в сжимавшей ее руки Эвтибиды, ласково, стараясь быть спокойным, почти отечески сказал ей: