Очки и записная книжка оказались в сумке, а телефон валялся на полу под столом.
Светлана Ивановна нацепила очки, долго, ничего перед собой не различая, листала книжечку — из неё выпадали какие-то бумажки, Галя их все поднимала и складывала себе на колено.
— Ну вот. Петиной рукой записано. Известить Раису Васильевна Горбухину. И телефон, московский, должно быть. Четыреста девяносто пять впереди — это же Москва?
Галя пожала плечами.
Светлана Ивановна так же долго набирала номер, а когда в трубке длинно загудело, изо всех сил выпрямилась и закаменела.
— Раиса Васильевна Горбухина? Это вам из Тамбова звонят. У нас беда случилась. Пётр Сергеевич велел в случае несчастья вам первым делом сообщить, вот я и сообщаю…
Генерал положил трубку, посидел неподвижно, а потом, не зная куда девать руки, пристроил их на затылок.
Известие было до крайности неожиданное и… неприятное. Произошло нечто, чего произойти никак не могло, по опыту он знал, что так не бывает.
— Не бывает, — громко сказал генерал и в кабинетной тишине не узнал собственного голоса, — так не бывает, но так есть.
Он совершенно точно знал, что нужно делать, но всю жизнь был уверен, что делать этого не придётся никогда. Генерал не боялся — он вообще в жизни почти ничего не боялся, — но для того, чтобы приняться за дело, следовало собраться с духом, а у него пока не получалось.
…Что там могло произойти? Что пошло не так?..
Глупо и непрофессионально было спрашивать себя — он не знал никаких подробностей, ничего не видел своими глазами и понимал, что не увидит, — но всё же спрашивал.
…В чём он мог ошибиться? Чего не учёл? Что рассчитал неправильно?..
Оттолкнувшись, он мягко покатился в кресле, упёрся руками в подоконник и посмотрел на улицу. Небо нависло над Москвой, навалилось снеговой чернобрюхой тучей, и от её тяжести трудно было дышать.
— Я не знал, что так получится, Петь, — сказал генерал и опять не узнал собственного голоса. — Да что я, не обо мне речь! Ты-то куда смотрел?! Что ты мог пропустить?!
Тут он понял, что немедленно должен выпить, мельком глянул на часы — оказалось, что времени всего-ничего, одиннадцать утра, — прошагал к буфету, набулькал в тяжёлый стакан виски, много, почти половину, и выпил в два длинных глотка.
Больше сделать ничего было нельзя.
Он вернулся к столу, снял трубку, помедлил и нажал кнопку.
— Собирайте группу, — приказал он. — Код оранжевый.
Там, похоже, не расслышали, потому что ему пришлось повторить:
— Оранжевый!
Ну, вот и всё. Теперь от него ничего не зависит.
Твёрдой рукой он закрыл дверцу буфета, сунул пустой стакан на столик — потом уберут, унесут, — походил по кабинету, уселся в кресло и принялся смотреть на Москву. Ветер ломился в окна, в разные стороны гнал по стёклам неровные дрожащие ручьи. Под дождём город казался съёжившимся, спрятавшимся под железные мокрые крыши.