Итак, я ступил в зазеркалье, а когда обернулся, чтобы посмотреть на свое прошлое, то увидел, что мои попытки оторвать для себя кусок по справедливости на самом деле были попытками навлечь несправедливость на моих братьев. Оказалось, что справедливость – это двуглавое чудовище, монета с двумя сторонами; я был занят несправедливостью в отношении себя, и мне не приходило в голову, что она является справедливостью по отношению к другим, а то, что было несправедливо по отношению к другим, принесло бы мне справедливость, которой я жаждал всю свою жизнь.
Но все это пришло мне в голову, когда я увидел, как гроб с телом Филипа опускают в свежую могилу. Я увидел это, и слезы полились у меня по щекам, но оплакивал я не только Филипа, но и несправедливую справедливость, которой я так безнадежно не понимал столько бесполезно прожитых лет.
8
После похорон я остался ночевать у матери на ферме, а на следующее утро за завтраком попытался убедить ее уехать из Корнуолла на несколько дней, чтобы хоть как-то отвлечься. Но она не хотела об этом даже и слышать. Весь день она провела в постели, поскольку врач строго-настрого запретил ей ходить на похороны Жанны, которые состоялись на следующий день, и я, уезжая в Пензанс на службу, оставил ее с «девушками» Тернер. Жанну похоронили тихо в пресвитерианской церкви, прихожанином которой был ее муж. Церемония была восхитительно проста и безыскусна, но я бы солгал, если бы написал, что, когда она окончилась, я не испытал огромного облегчения. Потом Лиззи с мужем отвезли меня и Эсмонда пообедать в «Метрополь», а позднее, когда мы немного оправились от потрясения вторых похорон в семье за два дня, Лиззи вызвалась поехать со мной на ферму Рослин выпить чаю.
– Я должна проявить участие к маме, – сказала она, – хотя, честно признаться, не считаю, что сострадание облегчает горе.
Но она была настолько потрясена тем, что мать прикована к постели, что на следующее утро срезала в саду Пенмаррика несколько цветов и попросила меня еще раз отвезти ее на ферму.
– Ну что же, мама, – по-деловому сказала она, врываясь в комнату матери с охапкой экзотических цветов, – не думаю, что тебе следует лежать здесь и обливаться слезами. Почему бы тебе не съездить к нам в Кембридж на несколько дней? Тебе даже не придется трястись в поезде, потому что Эдди заказал машину с шофером, чтобы ехать домой, а когда тебе придет время уезжать, мы организуем машину и тебе.
– Нет, – сказала мать.
– Мама, я на самом деле считаю, что…
– Ты очень добра, Лиззи, но нет.
Делать было нечего. Мать была тверда, и ничто не могло заставить ее покинуть дом.