Но император терпеть не мог медленного движения, и ехать со скоростью двадцать верст в час ему казалось оскорбительным:
– Да я пешком быстрее поспею!
На своем участке Витте добился медленного движения даже для императорского поезда, но то Витте… Другие настаивать на своем не решались. Перед Харьковом поезд делал больше шестидесяти верст в час.
К чему это могло привести? Тяжелые локомотивы на быстром ходу начинали раскачиваться и в слабых местах просто выбивали рельсы из-под своих колес!
К тому же следом за локомотивами и электрическим вагоном стоял тот самый заваливающийся влево вагон Посьета. Он и сошел с рельсов следом за локомотивами.
К Власову устремился кто-то из охраны:
– Господин полковник, мужик пьяный с телегой на путях, потому тормозили!
Неподалеку от паровоза и впрямь поперек рельс валялись рассыпанные бревна и лежала лошадь с переломанными ногами. А на насыпи сидел совершенно пьяный мужик и… распевал тягучую песню со всхлипами.
Власов рывком поднял его с земли. Увидев перед собой залитое кровью от раны, перекошенное лицо полковника, мужик прервал песню и зачастил:
– Ваш Бродь… лошадь встала, зараза! Правда встала. Видать, испужалась ентого… – он кивнул на накренившийся паровоз. – Я сам чуть ушел.
Власов отпустил мужика, но, прежде чем тот успел рухнуть на пути, врезал ему в лицо со всей силы.
– Увести! Кто?!
Окружающие не поняли, дружно кивнув в сторону оправдывающегося мужика:
– Он.
– Кто в этом месте на посту стоял?!
Вперед выступил съежившийся маленький солдатик в шинели не по росту:
– Я, Ваш Бродь…
– Ты куда смотрел? А!.. – махнул рукой на недоумка Власов. – Арестовать!
– А с лошадью чево? Ейные ноги переломаны. Жалко кобылу, крепкая ишшо.
Власов даже оборачиваться в сторону солдата не стал. О кобыле рассуждает, когда императорский поезд перевернулся. Он уже знал, что императорская семья жива, но поезд-то всмятку, значит, есть погибшие. О собственной ране, кровь из которой продолжала заливать лицо, полковник не вспоминал.
Выстрел в голову ржавшей кобыле избавил животное от мучений.
Убирая пистолет в кобуру, Власов поспешил обратно к покореженным, перевернутым вагонам, где император и императрица обходили раненых, помогая, чем могли.
Подбежал кто-то из подчиненных:
– Из Харькова вышел дополнительный поезд.
Власов только кивнул…
Погибших оказалось много – сначала было девятнадцать, потом еще двое померли. Пострадали почти все, но у кого-то раны серьезные, а кто-то лишь поцарапан и помят.
Только когда все были вытащены из-под обломков и размещены в подошедшем из Харькова поезде, император обратил внимание на сильную боль в бедре, а Мария Федоровна наконец заметила, что левой рукой трудно двигать. На следующий день нога императора от бедра до колена совершенно почернела, как и рука императрицы от плеча до локтя. Александр Александрович еще долго ходил, прихрамывая, а Мария Федоровна носила руку на перевязи. Но уже то, что вся семья осталась жива, иначе как Божьей милостью не объяснить.