Вмиг зардевшись, месье Монгрен подумал о том, что княгиня Таш'Найесх никак не могла выведать о криминальных рассказах, которые он сочинял на скучных занятиях в университете. Об этом не знал никто.
– Клянусь, такому не бывать! – Ангеран импозантно, на рыцарский манер, ударил себя кулаком в грудь. – Но и вы дайте мне слово. О том, что расскажете историю до конца.
– О, не сомневайтесь!.. – рассмеялась Эссейша. – Впереди нас всех ждало больше, чем вы можете себе представить. И насколько мы преуспели в своих исканиях, я расскажу вам завтра. А пока помогите мне подняться! И если вы не возражаете, мы вместе дойдем до дверей: я слабо вижу в темноте.
Ангеран покорился. Он встал со стула и, взяв сумку с бумагами в одну руку, любезно предоставил Эссейше вторую. Вдвоем следователь и княгиня неспешно фланировали к парадному входу; но не успели они сделать и двадцати шагов, как солнце совсем упало за горизонт.
Вся природа засыпала, и вместе с нею опускался в сон горестный, сдавшийся Шато дю Силанс – тот самый, что некогда с дивным энтузиазмом отторгал неугодные обои с Ядовитых островов и презрительно ронял побелку на дорогие, обитые шпалерной тканью[98] кресла, доставленные Стайешу Таш'Найесху от лучших мастеров Ашш-Сетесс.
Свежесть ночных цветов подернула темнеющую воздушную пелену, рассыпавшись по ней выразительным и незримым рисунком. Все звуки одельтерского имения покойного князя Таш'Найесха – пение птиц, шелест листвы и даже мерное сопение водителя, уснувшего в собственном автомобиле, – наоборот, приглушались, подчиняясь надвигающейся темноте.
Именно тогда, в сумерках и безмолвии, раздались два оружейных выстрела. И по крайней мере один из них попал в цель.