Те и этим были довольны: не на улице, слава Богу.
Едва стали обустраиваться, как на входе явилась рожа с желтыми глазами, бородой и (о, ужас!) с рогами.
— Свят, свят, свят,— испуганно закрестилась Стюрка, приняв его за черта.
— Пшел! — махнул рукой на рожу Романец.
— Бе-е-е,— бекнул козел и мгновенно исчез, как и появился.
— Ой, не к добру это,— простонала Стюрка.— Наполохал, гад, до смерти.
Романец, ухмыляясь, перемигивался с Иванцом и был доволен, что так испугалась «изменщица». Хотя у него ее забрал князь, он злился не на князя, а на нее, памятуя русскую пословицу: «Сука не схочет, кобель не вскочит». А князя даже иногда жалел: «Эк окрутила, стерва, все соки высосала». Но все это в мыслях таил, ни с кем не делился, даже с Иванцом, с которым спал бок о бок.
Алчедай посоветовал им все в кибитку внести: «Чтоб не пропало». Послушались. Седла, упряжь — все затащили в кибитку. Коней пока привязали к телеге, задали овса. Однако утром вместо четырех у телеги осталось три коня. Украли с телеги и одно колесо.
— Ну, коня ясно,— возмущался Романец,— но одно колесо-то на что? Почему не все четыре?
Пожаловались пришедшему Алчедаю, тот не возмутился, а посоветовал:
— А вы продайте все.
— Как? — удивился Юрий Данилович.— И коней, и телегу?
— Ага. И коней, и телегу.
— А как же мы?
— У вас есть кибитка теперь. Будет трогаться Орда, купите двадцать быков, запряжете и поедете. Вместе со всеми.
— Но как же без коней?
— Коней надо в табун гнать, а это далеко в степи. А здесь, в городе, вы их не прокормите. Травы нет тут, на овсе разоритесь, да и не укараулите, уведут ведь.
— Но как же? Надо искать воров-то.
— Где? Как? В табунах тысячи голов пасется, там ты сам не найдешь своего коня. И табун ведь не один, десятки. Скажи, в каком искать?
— Ну, а на чем мы домой поедем?
— Домой? — переспросил Алчедай опять с ухмылкой.— Домой еще не скоро, князь.
— Но когда-то ж поедем?
— Не знаю, не знаю, князь. Может, через год, а может, и никогда. Хе-хе-хе.
Хотел спросить Юрий татарина: «А когда к хану?» Но благоразумно умолчал, понимая, что не в его интересах торопить сейчас события.
Чтоб не увели последних коней и остальные колеса, Романец с Иванцом отправились ночевать на телегу. Оставшись в кибитке со Стюркой, Юрий Данилович, от души приласкав ее, размяк, разоткровенничался, почувствовав вдруг в ней единственного человека, по-настоящему преданного ему:
— Стюр, как ты думаешь, что он имел в виду, когда сказал: может, через год, а может, никогда?
— Да не слушай ты его, милый, болтает Бог весть что. Простит тебя хан, вот увидишь, простит,— шептала Стюрка, с искренней нежностью поглаживая голову любимого.— Я буду молиться за тебя.