— Тось, а куда это Миша поскакал?
— Не знаю, княжна. Слышала, собирались с Сысоем за Лазурь к какому-то бортнику за сотами.
— А-а...— И немного помолчав: — А когда воротятся?
— Должны скоро, на конях ведь.
Стояла у окна, думала: «Речку Лазурь в любом месте перебредут, не должны бы долго». Не хотела прозевать их возвращения. Дождалась. И впрямь скоро обернулись. За луку седла у Сысоя зобня-лукошко с крышкой. Ясно, что там соты наложены. А глаза только и видят Сысоя, брата и не замечают.
— Тось,— крикнула девку свою.
— Что, Ефросинья Ярославна?
— Сбегай во двор, скажи Мише, пусть мне свежего сота принесет.
— Счас.
Девка умчалась. Воротилась скоро с сотом в руке. Ну дура же! Было ж ясно сказано: пусть Миша принесет (может, с ним бы и Сысой вошел). Выслужилась. Сама явилась. Еще и довольна, рот до ушей распялила.
— Вот, Ефросинья Ярославна, самый лучший.
— Миша дал?
— Нет, Сысой выбирал.
Невольно лицо полыхнуло румянцем у Ефросиньи.
— А что Миша, сам не мог принести?
— Он к мамке-кормилице спешил.
«И это брат? Нет чтоб сестре, так какой-то бабе-коровнице соты потащил»,—думает обиженно княжна, а у самой с ума Сысой нейдет. Про Мишу говорит, про Сысоя думает.
Но хорошо понимает Ефросинья, что даже если б брат принес сот, все равно бы пришел без Сысоя: нельзя посторонним мужчинам в светелку княжны заходить, хотя бы и отрокам. Невместно. Брат и тот не захотел обычай рушить.
Ела пахучий сот, и впрямь вкусный, никогда такого вроде не едала. Постарался Сысой, выбрал. Вечером, помолившись, легла на ложе свое девичье, погасила свечу. Хочет уснуть и не может. Окаянный Сысой из ума нейдет. И никак не может понять Ефросинья: с чего бы это? Почему раньше не замечала его, а ныне нате вам, в душу лезет.
А и вправду. Возрос, красивый стал, высокий, сильный, мало что отрок еще. Ночью даже и во сне приснился, будто бы явился к ней с лукошком угощать медом, рукой в зобню полез да не сот достал, а жменю семечек.
Проснулась в испуге Ефросинья: к чему бы это — семечки? Уж не к слезам ли?
Никак не может понять себя княжна, что с ней. В окошко выглянет и ловит на мысли себя: где Сысой? Но вслух об этом даже себе не смеет заикнуться.
— Тося, а где Миша?
— Они с Сысоем за конюшней из лука натариваются.
— Пойдем поглядим.
— А че там глядеть-то,— возражает девка, но и самой ведь надоело в тереме,— Можно и сходить,— говорит, зевнув.
Приоделись, причесались, пошли. Двор миновали, конюшню. Из-за угла вышли. Видят: княжич стоит в боевой стойке с луком натянутым, рядом с ним Сысой. Глядит не на княжича — на цель. Там на столбе огромном затес широкий. В затесе уже несколько стрел торчит.