Вскоре прибыли гриди с конями, привезли походный котел, залив в него воду, повесили над огнем. К тому времени Митяй разделал вепря, мясо порубил на куски, тяжелую шкуру повесил на нижний сук березы. Кишки выбросил псам, с вожделением ждавшим награду за труды.
— После лова их домой не загонишь, пока свежатинкой не угостишь,— сказал Митяй,— Знают твари свое право.
— А если б не было добычи? — спросил Сысой.
— Э-э, их только б видели. Но все равно в веску впустую б не воротились. В веске-то их, почитай, не кормят, эвон, мол, лес, сами кормитесь. Загнали б зайца, а то глухарку б на земле нарыли.
Потрескивал, пылая, костер, клокотал котел, пуская душистый пар, гриди напристраивали у огня копья с насаженными на них кусками мяса. Жарили.
— Вот уж верно в «Слове» поется: с конца копья вскормлены,— заметил княжич Александр.
— В каком слове? — спросил Михаил.
— В «Слове о полку Игореве». Не читал?
— Где там. У нас все сгорело.
— Я другой раз приеду, привезу тебе список.
— Привези, не забудь. А про че там?
— Да князь Игорь был такой на юге сто лет тому назад, ходил на половцев ратью. Как говорится, пошел по шерсть, а воротился стриженым. Вот и сочинил это «Слово» о походе. Сам обжегся, других предупредить решил.
— Ну, и себя, наверно, оправдать?
— Отчасти, возможно, и из-за этого. Но сочинил хорошо, складно, ничего не скажешь. На рати опростоволосился, но в слове вельми преуспел. Однако князья наши не послушались этого «Слова». Пренебрегли. А зря.
— Почему?
— Ну как же, он же звал к объединению, чтоб все заодно. А что вышло? Сам видишь, под татарами уж пятый десяток. Не впрок нам наука-то, не впрок, Миша.
Переяславец впервые назвал тверского княжича по имени, и Михаилу это было приятно. Он чувствовал, что они сближаются с Александром, что сейчас здесь, в лесу, меж ними завязываются теплые отношения, и хорошо бы, чтоб они переросли в дружбу.
«Конечно, перерастут. Женится на Ефросинье, еще крепче подружимся» — так думал Михаил, пытаясь заглянуть в грядущее, скрытое от дня сегодняшнего.
— А теперь вот Орда учит нас жить не тужить,— с горечью сказал Александр.— У своих умных не хотели учиться, у поганых поучимся дерьмо есть.
Видно, последние слова пали на слух подбегающему Митяю с дымящимся на стреле сердцем.
— Зачем дерьмо? Лучше сердце зверя,— молвил он торжественно.— От того храбрости вашей прибудет, господа.
Александр был не очень доволен дерзким вмешательством в их разговор мизинного человека, но смолчал, тем более что мизинный прямо на сломленной ветке березы, брошенной на корзно, разделывал для них — княжичей — горячее, только что вынутое из котла, сердце вепря.