Крики вдруг стихли, затих и оглушительный рык, но вслед за ним послышался новый звук — хруст костей и громкое чавканье. А потом раздались негромкие, тяжелые шаги, приближающиеся с каждой секундой.
Илта вскинула карабин и одновременно услышала, как позади нее щелкнуло несколько затворов. Японец внизу, все это время застывший словно статуя, тоже опомнился, вскинув карабин, в ожидании того, что неспешно двигалось по ущелью.
Из-за утеса, служившего им ориентиром, медленно выплывала огромная черная тень. Могучее тело, поросшее длинной шерстью, несли огромные лапы с острыми когтями, маленькие глазки зло смотрели на людей, красный язык плясал меж оскаленных зубов.
— Матерь Божия — чуть слышно прошептал за спиной Илты Свицкий, забормотал молитвы и кержак. Якут и финн молчали, но Илте показалось, что они впечатлены выходящим из-за скалы зверем не меньше, чем она сама. А она была и впечатлена и напугана. Дело даже не в размерах зверя, хотя он превосходил всех, когда-либо виденных ею медведей. Даже в самых безумных охотничьих байках ничего не говорилось о медведях двух, а то и больше метров в холке. Не слышала она и о зверях с черным мехом — не темно-коричневым, даже не черно-бурым — иссиня-черным, как у пантеры.
Несколько ударов сердца люди и зверь мерялись взглядами, а потом вновь ударил выстрел, за ним второй — у Акиры первого не выдержали нервы. И вот тут Илте стало по-настоящему страшно. И дело не в размерах и не в окраске зверя — в конце концов мало ли какое зверье могло обитать в этом почти неизвестном человеку краю. Но ведь японец стрелял и попадал в чудовище — Илта явственно видела, как несколько пуль попало в оскаленную морду. Это очевидно был не призрак — голова зверя несколько раз дернулась, однако на ней не выступило ни капли крови. Илта покрутила головой, прогоняя наваждение — ей почудилось, что медведь проглатывает пули. Зверь не издал какого-либо звука ярости или боли — все с тем же рокочущим рычанием, он двигался вперед, разбрызгивая воду ручья.
Похоже, и сам японец понял, что зря тратит пули, стреляя в неумолимо надвигающееся на него чудовище, неуязвимое словно в кошмарном сне. Лицо Акиры посерело, губы дернулись и он, неожиданно отбросив винтовку в сторону, рухнул на колени перед огромным зверем.
— Кааамуй! Цуриканда-камуй! Людоед гор, если тебе нужна моя жизнь — возьми ее!
— Не стрелять, — прошипела Илта, заметив, как палец Свицкого медленно давит на курок, — не вздумай, Василь!
Несколько людей в ущелье замерли, глядя на застывшего на месте огромного зверя и бьющегося перед ним в поклонах японца, кричащего сразу на трех языках — русском, японском и еще каком-то, неизвестном даже куноити.