— Ты тоже настоящий художник.
— Актриса, — поправила она. — Да и то никудышная.
Я уже посмотрела пару картин с ее участием. Она казалась в них такой прозрачной, что аж сердце рвалось. Я бы побоялась быть столь беззащитной. Последние три года, наоборот, наращивала кожу, чтобы не истекать кровью всякий раз, как за что-нибудь зацеплюсь. А она ежедневно обнажалась, снимала с себя слой за слоем. В одном фильме она играла трепетную жену профессора. В другом — брошенную возлюбленную из восемнадцатого века, в монастыре.
— Ты потрясающая актриса!
Клэр пожала плечами и углубилась во второе стихотворение, про тюремную драку.
— Мне нравится буйство твоей матери, ее сила. Восхищаюсь!
Я обмакнула в чернила маленькую кисть для суми-э и несколькими дугами и линиями изобразила темное пятно. Буйство… Клэр, что ты знаешь про буйство? Сила? Ее не хватит, чтобы перестать быть фоном для моих рисунков. Ее слова — просто мой холст!
Как-то после школы, теплым полусонным туманным днем, Клэр встретила меня на крыльце.
— Мне дали роль! — прокричала она, прежде чем я успела пройти под аркой с розами.
Она откинула голову, подставляя шею нежаркому зимнему солнцу. Ее смех брызгал, как гейзер. Бросилась меня обнимать и целовать. Звонила Рону в Россию, на Урал, где он снимал научный конгресс телекинетиков. Не дозвонилась. И даже это не погасило радость. Открыла «Тэтэнже», которое для особых случаев всегда стояло в холодильнике. Пена полилась через край, на стол, на пол. Выпили за новую работу.
Роль была небольшой, но интересной. Клэр играла элегантную пьяную жену главного героя, в длинном платье и бриллиантах.
Дело происходило на вечеринке. Нужно было часто есть и пить и не перепутать, что за чем, чтобы потом можно было смонтировать.
— Как всегда, чья-то одинокая жена, — вздохнула она. — Что это, пожизненное амплуа?
Ее взяли, потому что режиссер знал Рона, а прежняя актриса в последнюю минуту сломала ключицу, и им нужен был кто-то такого же роста и типажа, кому пошло бы декольте.
— У меня несколько слов с главным героем, — пояснила она. — Это они не могут вырезать.
Роль была маленькая, пять строчек. Две сцены спустя женщину обнаруживали мертвой. Я помогала ей репетировать, изображая партнера. Самым сложным, по ее словам, была еда. Клэр запомнила все со второго раза, однако настояла, чтобы мы прогоняли диалог снова и снова. Она тщательно заучивала, на каком слове сделать паузу и пригубить вина, когда именно приподнять вилку, какой рукой и насколько.
— Сцены с едой — самый кошмар! Все должно совпадать.
Пять строчек репетировали неделю. Такого перфекционизма я никак не ожидала! Думала, актеры просто становятся перед камерой и играют.