Я опять вспомнила наше воображаемое путешествие, ее вид, магию ее голоса. Уверенность моя поколебалась. Может, и правда… Хотелось расспросить, что говорила мать, что она обо мне думает, но я не решилась обнаружить свою слабость. Спасибо Бобби Фишеру.
— Она скажет что угодно, лишь бы выйти на свободу.
— Поговори с ней! Я могу все устроить. Просто выслушай ее, Астрид, — убеждала Сьюзан. — Шесть лет — долгий срок. Люди меняются!
Минутная неуверенность испарилась. Я точно знала, как изменилась Ингрид Магнуссен. У меня были ее письма. Я прочитала их страницу за страницей, проплыв по ядовитому «красному приливу». Мы с белым котом знали все о ее нежности и материнской заботе. Однако теперь кое-что изменилось: впервые в жизни ей что-то от меня нужно — и я могу дать или не дать. А не наоборот. Я повернула сопло кондиционера, чтобы холодный воздух целовал лицо.
Я нужна матери!.. Эта невероятная мысль постепенно доходила до моего сознания. Если в суде я заявлю, что она действительно убила, расскажу про поездку в Тихуану, килограммы олеандра, дурмана и белладонны в кухне, она не выйдет никогда. А если солгу, что Барри был параноиком, чокнутым, что у него был насчет нее пунктик и что, когда я видела ее первый раз в тюрьме Сибил-Бранд, она была так накачана препаратами, что даже меня не узнала, то она, быть может, добьется пересмотра дела и выйдет прежде, чем мне исполнится двадцать один.
Преподобный Томас не одобрил бы переполняющие меня эмоции, но сопротивляться их сладости было невозможно. Я приставила ей к горлу ее собственный нож! Могла что-то попросить, потребовать. «А мне что с этого?» — вот вопрос, который я научилась без стеснения задавать за жизнь у Рины. «Какая моя доля?» Я могла повесить ценник на собственную душу. Оставалось только определиться, за что ее продать.
— Хорошо, устраивайте.
Сьюзан затянулась, выбросила сигарету в окно и подняла стекло. Теперь она стала предельно деловой.
— А пока не хочешь чего-нибудь? Может, денег на мелкие расходы?
Я ненавидела эту женщину! Ей не было никакого дела до моих шестилетних страданий. Я стала очередным кирпичиком в возводимом ею здании, который только что лег на место. Она не верила в невиновность матери, ее интересовали только камеры репортеров перед зданием суда. И ее имя, Сьюзан Д. Валерис, под движущимися красными губами. Бесплатная реклама на миллион!
— Возьму пару сотен, — ответила я.
Зажав в кулаке деньги Сьюзан и сунув руки в карманы, я шла вдоль реки в последних лучах солнца. Закат окрасил Маунт-Болди в ярко-розовый. Я брела на север, мимо сантехника, булочной, скульптора в конце Клируотер-стрит и нарисованной французской деревушки. К забору с рычанием и лаем бросилась собака, широкие доски зашатались. Вверху, через колючую проволоку, виднелись бронзовые фигуры в больших металлических обручах, как Шива, которые медленно поворачивались на ветру. Я спихнула в реку кусок бетона, отколовшийся от набережной. Из ив, среди которых он упал, вспорхнула, шелестя крыльями, стайка коричневых ржанок. Все по новой — только я почувствовала свободу, как меня снова затягивает в ее мир и ее тень!