Впервые за все свидания она не улыбнулась. На ее лице, к моей радости, был написан ужас. Помощница адвоката равнодушно смотрела между нами, потом поднялась и ушла в прохладное бетонное помещение для посетителей.
Мать взяла мою руку. Я позволила.
— Когда я выйду, все компенсирую! Даже через два или три года тебе ведь нужна будет мать?
Я смотрела на нее, как на гуманоида с другой планеты. Что еще за новая песня?
— Кто сказал, что ты выйдешь?
Мать выронила руку, отступила. Взгляд из аквамаринового стал как яйцо малиновки.
— Я ничего не обещала, согласилась только поговорить. У меня свои условия.
Яйцо малиновки побледнело и стало пепельным.
— Какие? — Она прислонилась к столбу, скрестив руки на груди.
В джинсовом платье, том самом, что и в прошлый раз, только на два тона светлее.
— Обмен. Сядем здесь или под деревьями?
Она повела меня в свой любимый уголок двора, под белоствольные фикусы с видом на дорогу, спиной к распределителю и на предельно большом расстоянии от сторожевой вышки. Мы опустились на сухую, побитую жарой траву, которая колола мне голые ноги.
Мать сидела грациозно, обе ноги на одну сторону, как девочка на лугу. Я теперь была больше ее, хотя и не такая изящная — не красивая, но настоящая, твердая, как глыба мрамора в руке скульптора. Повернулась к ней в профиль — не могла смотреть в глаза, знала, что не вынесу ее горького удивления.
— Условия вот какие: я хочу кое-что знать. Ты мне рассказываешь, и я делаю, что тебе надо.
Мать сорвала в траве одуванчик, сдула шапку.
— Или что?
— Или я говорю правду, и ты гниешь здесь до самой смерти.
Зашуршала трава — мать сменила позу. Теперь она лежала на спине и рассматривала голый стебель одуванчика.
— Сьюзан легко опровергнет твои показания.
— К черту Сьюзан! Я тебе нужна, и ты это знаешь!
— Выглядишь, кстати сказать, отвратительно. Девица из мотеля на Сансет, которая отсосет в тачке за пятнадцать баксов.
— Буду выглядеть как захочешь. Гольфы надену, если надо!
Она вертела одуванчик между ладонями.
— Только я могу сказать суду, что у Барри была паранойя и он тебя преследовал. Что грозился в отместку совершить самоубийство и подставить тебя.
Ее размытые черты за стеклом с решеткой…
— Я помню, в каком состоянии ты была в Сибил-Бранд. Когда я пришла на свидание, ты меня даже не узнала.
При мысли об этом опять стало дурно.
— И все это, если я соглашусь на допрос… — Она отшвырнула одуванчик.
— Да.
Она скинула теннисные туфли с двумя дырочками для шнурков и вытянула ноги в траве. Оперлась сзади на локти, как будто лежала на пляже. Посмотрела на стопы, постучала друг о друга подушечками пальцев.