На белой древесине у нее над головой кто-то нацарапал «Мона 1976».
Я смотрела на мать, женщину, которую знала и не знала, женщину, которая в любую секунду могла исчезнуть. На сей раз я не позволю ей удрать.
— Ты его боготворила. Я читала в твоем дневнике.
— «Боготворила» не вполне уместное слово. — Она посмотрела на дорогу. — Предполагает духовную составляющую. Надо бы подыскивать термин с более земной коннотацией.
— Потом родилась я.
— Потом родилась ты.
Я представила. Оба блондины. Он, пьяный, смеется. Она уютно устроилась на его тяжелой руке.
— Он меня любил?
Мать рассмеялась, рот изогнулся ироничными запятыми.
— Он сам был ребенком. Любил тебя, как мальчишка любит свою черепашку или игрушечный поезд. Мог взять на пляж и часами играть, подбрасывая в воде. А мог, несмотря на обещание, запихнуть в манеж и уйти пить с приятелями. Однажды случился пожар. Его тряпки и кисти, вымоченные в скипидаре, загорелись, весь дом занялся за пять минут. А его нигде не было. Простыня в твоей кроватке тоже подпалилась. Просто чудо, что ты не сгорела заживо! Соседка услышала крики.
Я силилась вспомнить манеж, огонь… Явственно помнила запах скипидара, который всегда любила. Но пламя и всепроникающий аромат опасности прочно ассоциировались с матерью.
— Это и был конец нашей идиллии в Венис-Бич. Я устала от его посредственности и оправданий. Я кормила семью на свой скромный заработок, Клаус жил за мой счет, и у нас больше не было дома. Я сказала, что все кончено. Он не удивился и, поверь мне, слез не лил. Вот так завершается сага об Ингрид и Клаусе.
Большой мужчина приподнимает меня над прибоем… Я почти помнила запах и рокот моря, ощущение волны вокруг ног, искрящейся, словно смех.
— Он еще пытался со мной увидеться?
— Зачем тебе весь этот хлам? — Мать отошла от дерева и села на корточки, чтобы посмотреть мне в глаза. На ее лбу выступили бисеринки пота. — Тебе будет больно это слышать, Астрид. Я хотела тебя оградить. Двенадцать лет я стояла между тобой и этими бессмысленными артефактами чужого прошлого.
— Моего прошлого.
— Господи, ты была младенцем! — Она снова встала и разгладила джинсовое платье. — Не проецируй.
— Он пытался встретиться?
— Нет. Легче стало?
Она подошла к забору и посмотрела на грязную дорогу. Ветер гнал мусор. Кое-что застревало в траве на другой стороне.
— Может, зашел раз или два. Я в недвусмысленных выражениях дала понять, что его присутствие нежелательно. Тем и кончилось.
Я думала о его мягком лице и длинных светлых волосах. Он не хотел сделать мне больно. Она могла бы дать ему шанс.