Мне стало дурно. Поверить было несложно. Я видела все слишком ясно, понимала, почему она раньше об этом не рассказывала — умалчивала из сострадания.
— И ты меня бросила…
— Я не собиралась. Оставила на вечер, чтобы сходить на пляж с друзьями, а потом одно потянулось за другим, нашлись какие-то знакомые в Энсенаде, и я поехала. Как чудесна свобода, Астрид, ты не представляешь! Одной ходить в туалет, дремать после обеда. Сутки напролет заниматься любовью, если хочется, гулять по пляжу и не думать: «Где Астрид? Что она делает? Во что сейчас вляпается?» Не держать тебя постоянно на руках. Ты вцеплялась в меня, как паук: «Мама, мама, мама…»
Ее передернуло. Она до сих пор вспоминала мое прикосновение с отвращением. От ненависти у меня закружилась голова. И это моя мать, женщина, которая меня вырастила! Конечно, у меня с самого начала не было никаких шансов!
— Сколько ты пропадала? — Собственный голос отдавался в ушах монотонно и мертво.
— Год, — произнесла она тихо. — Плюс-минус несколько месяцев.
Я поверила. Тело говорило, что это правда. Вспомнилось, как долгими вечерами я ждала ее возвращения домой, поворота ключа в замочной скважине. Неудивительно… Неудивительно, что пришлось отдирать меня от нее силой, когда началась школа. Неудивительно, что я всегда боялась, как бы она не покинула меня. Она это уже делала.
— Ты задаешь не тот вопрос, Астрид. Не спрашивай, почему ушла, спроси, почему вернулась!
В сторону шоссе прогромыхал грузовик с трейлером на четыре лошади. До нас долетел лошадиный запах, через заднюю дверцу виднелись лоснящиеся крупы. Я вспомнила скачки и Гордость Медеи.
— Тебя следовало бы стерилизовать!
Она вскочила, схватила меня за плечи и прижала к стволу дерева. Аквамариновые глаза заволокло, как море в тумане.
— Я могла и не возвращаться! Понимаешь ты или нет? Раз в жизни я поступила правильно! Ради тебя!
Теперь полагается ее простить.
Слишком поздно, мама, я не желаю говорить свой текст!
— Какая ты у нас… молодец, — сухо ответила я.
Она не решилась дать мне пощечину — свидание тут же прервали бы. Я подняла голову, зная, как горят белые шрамы.
Она отпустила мои руки.
— Ты изменилась! Такая жесткая… Сьюзан предупреждала, но я думала, это просто поза. Ты потеряла себя, свою мечтательность, нежность.
Я смотрела ей в глаза, не позволяя отвести взгляд. Мы были одного роста, у меня — шире кость. В честной схватке я бы, пожалуй, ее поборола.
— А я думала, тебе понравится. Разве не за нежность ты ненавидела Клэр? Говорила: «Будь сильной, я презираю слабость».
— Я хотела, чтобы ты была сильной, а не изувеченной. Ты как воронка от бомбы. Страшно смотреть!