Я прижала руку к замерзшему стеклу, растопила лед, оставив четкий отпечаток на темном фоне. Думала о свете, проникающем сквозь белые занавески, запахе океана, шалфея и свежего белья. В каменном колодце двора слышались голоса и музыка. Дитрих с хрипящей пластинки пела «Ich bin von Kopf bis Fuss»[31], а в голове у меня звучали крики красноплечего канюка, легкий шорох ящериц в сухом русле реки, постукивание друг о друга пальмовых листьев и почти неуловимый вздох роз, роняющих лепестки. В темном отпечатке руки я видела собственный размытый образ и лицо матери на крыше, освещенное огнями непостижимого города. Она разговаривала с неполной луной. Я хотела расслышать, что она говорит, снова ощутить запах опаленной полночи, почувствовать тот ветер. Тайная тоска… Как песня, которую все напеваешь, или любовь к кому-то, кто никогда не будет твоим. Где бы я ни оказалась, мой компас показывал на запад, и я всегда знала, который час в Калифорнии.