Я лежала на холодном столе заднего двора, прижавшись щекой к синему кашемировому свитеру. Спереди уже виднелась дырочка. Стряхнула пепел с догоревшего окурка в банку из-под пива и перебросила ее через забор. Залаяла собака.
Жаль, что не было того, на «БМВ». Как раз его время. Оливия поставила бы «Украденные мгновения» Оливера Нельсона. Они развели бы огонь в камине и начали медленный танец, как мы тогда. Он шептал бы ей на ухо, как она — мне. Теперь я умела танцевать, только она забрала музыку…
Я плотнее завернулась в свитер и уставилась на подернутую дымкой луну. Из дома донесся смех — Марвел с Эдом смотрели в спальне шоу Лено. Я только что покрасила ей на осень волосы, цвет «Осеннее пламя»… Я поежилась под мокрыми простынями тумана, все еще чувствуя запах краски на пальцах и думая про младенца Ахилла. Единственными звездами в небе были светящиеся точки самолетов, летящих с запада в Бербанк.
Я думала, что на Гавайях сейчас закат, а в Бомбее — знойный, пропитанный ароматом карри полдень. Вот где мне самое место! Надо выкраситься в черный, надеть солнцезащитные очки и забыть про Оливию, Марвел, мать… Почему она не могла сказать, что уезжает? Неужели думала, что мне все равно, не понимала, насколько я от нее завишу? Надежда утекала меж пальцев, как рыбий сок.
Кто я, зануда на вечеринке, мусор, выброшенный из космического корабля? Меня не видят, не замечают. Я мечтала снова оказаться с Рэем, чтобы он взглядом опустил меня на землю. Меня тошнило от полета, невесомости, вращения среди светящихся лунных скал, молчаливых похоронных кипарисов. Палисандровые деревья больше не роняли цветы. Пейзаж, достойный Ван Гога.
Я устала от безразличного взгляда луны и белых скал, мне требовалось какое-то укрытие. Выскользнула на улицу за сетчатый забор, осторожно, чтобы не шуметь, закрыла ворота. Упавшие на землю апельсины наполняли влажный воздух терпким ароматом, напоминая об Оливии. Вспомнилась мама с ее зубами и витамином С. Моя абсурдная жизнь. Я шуршала листьями на невыметенном тротуаре и напевала печальную мелодию Жобина. Снова надо собирать росу в парус. Следовало сразу понять, чем все кончится!
Пора поумнеть и ничего не ждать от жизни, а я опять во власти «стокгольмского синдрома».
Из тумана показался белый песик. Я позвала его, радуясь компании, — еще один бродяга. А он вдруг залаял, да так яростно, что передние лапы подпрыгивали на асфальте.
— Тише, перестань!
Я хотела его погладить, но тут появилась вторая, рыжая собака, а потом большой голубоглазый хаски.
Рыжая оскалилась. Хаски залаял. Я не знала, идти дальше или медленно отступить.