Наверно, Алошка выронил его во сне — вот и зазвонило.
— Алошка, — позвал я. — Алошка, проснись.
Но Алошка не просыпался. Я начал тормошить его:
— Ты скажи, где папа, а потом спи сколько хочешь.
Тихонько подошла бабушка, погладила меня по голове.
— Нашелся, значит, наш маленький, — вздохнула бабушка. — Ох, какие-то вести принес?
Бабушка обняла меня за плечи, и мы стояли и глядели, как спит Алошка. Вы подумаете, почему она мне бабушка? Потому что мой папа — ее сынок. Вот почему.
Мы с бабушкой решили никому пока про Алошку не говорить.
Я погасил свет, и мы вышли на кухню. Огонь там не горел, но было светло от чужих окон.
— Ничего, — сказала бабушка и запела тихонько:
Ты заря ли, вечерняя зоренька,
Ты заря ли, вечерняя, меня застигала.
Я гусей стадо заганивала,
Я серых заворачивала…
Вдруг поднялся ветер. Не такой сильный и холодный, а теплый, ласковый.
— Бабушка, — сказал я, — погляди в окошко, что на улице делается.
Бабушка кивнула:
— Знаю, знаю.
— Бабушка, гляди: над городом гуси-лебеди летят!..
Они летели тихо да стройно. И все, что было в городе, перестало спешить. Остановилось. И все подняли вверх головы, потому что не каждый же день такое случается.
Над трамваями и над автобусами, маленькими домами и над высотными, среди проводов и антенн — разве бывает такое? — летели гуси-лебеди!
Вдруг они развернулись и стали кружить над нашим окном.
— Бабушка! Они к нам летят! — крикнул я.
Бабушка высунулась в форточку:
— Тега! Тега! Гуси-лебеди, домой! Нечего вам тут, летите домой, в Авдотию…
Гуси-лебеди махнули крыльями и стали подниматься все выше и выше.
В Авдотию, в Авдотию,
На зеленую травушку,
Там бабушка Авдотья.
Бабушка-ладушка,
Хорошая моя,
Старая моя,
Добрая моя
Волшебница.
Вот и скрылись гуси-лебеди. Улетели.
И тогда я заметил: по улице шагает человек. Очень высокий и очень мне знакомый. Он шел прямо к нашему подъезду.
Я побежал через коридор в комнату, и вдруг за входной дверью: тук-тук-тук!
Все так и повскакивали с мест.
Все так и побежали к двери. И закричали:
— Кто там?
И вошел человек.
Он был очень высокий — выше мамы, выше бабушки и даже немного выше тети Веры.
— Мама! — крикнул он и приподнял над полом… бабушку. И поцеловал ее в седые волосы.
Но я пока не верил.
— Любушка! — сказал он и снял с одного из зайцев маску.
Он не гадал, где какой заяц: под маской была мама. Он поцеловал ее в нос, а мама заплакала.
Но я еще не верил.
Потом этот человек подошел ко мне. Я ничему еще не верил.
Человек нагнулся, и вдруг я полетел вверх, к самому потолку, и все закружилось, поплыло — и пальтовая вешалка, и шкаф, и пыль на шкафу.