Полковник из контрразведки вскочил и, грозя очами, стал было искать реплику по всем рядам, но Женя, схватив своего кавалера за руку повыше локтя, властно усадила его в кресло.
Новая овация проводила Мусю за сцену.
Затем снова появились блондинка и челочка. Одна в платье из коричневого креп-жоржета (такой же шарф), другая в костюме из серой фланели, отделанной черным шнуром, но публика встречала их вялыми хлопками: она ждала Мусю.
— Мадемуазель Мария Волкова!
Имя это сразу же было встречено аплодисментами.
— Дам-бланш! Платье и манто из белого шелкового габардина, отделанного белой норкой.
— Чепуха! — громко сказала Женя.— Где сейчас найдешь белую норку?
В публике засмеялись. Женя отвесила залу легкий поклон. Но все глаза снова устремились на Мусю.
— Никогда не думал, что она так красива…— взволнованно сказал Шокарев.
— Платье делает с женщинами чудеса,— ответил Бредихин.
— Еще бы! — вмешался чей-то хрипловатый баритон.— Единственное, чем женщины могут служить богу,— это одеваться.
Елисей оглянулся: за ним сидел Тугендхольд.
— Яков Алексаныч?!
— А! И вы здесь?
— Как это все красиво! Теперь вы, наверное, отказываетесь от своего афоризма?
— Какого?
— «Вкуса не существует».
— Почему же отказываюсь? Наоборот. Для японца белый цвет — означает траур, а негры найдут все эти наряды абсолютно бесцветными.
В третий раз прошли Залесская и Анненкова. Опять появилась Волкова: дневной ансамбль — платье белое полотняное с вышитой красной розой, манто шерстяное, огненно-красное.
— Ну, с этим даже негры согласятся,— сказал Елисей, обернувшись к Тугендхольду.
И снова Мария Волкова: теперь она в подвенечном платье. Корсаж сидел на ней как кираса, а низ был собран из белых маленьких оборок органди. Фата охватывала девушку, словно ветерок, флердоранж воронкой увенчивал ее милую головку. Она подошла к самой рампе и глядела в зрительный зал, чуть-чуть приподняв брови. Публика неистовствовала. На сцену бросали цветы, перстни, бумажники, набитые николаевскими и донскими деньгами. Муся не обращала на все это никакого внимания: она глядела в сверкающую черноту и явно кого-то искала.
— Сознайся, Володя: разве она недостойна руки миллионера?
Шокарев ничего не ответил.
По окончании сеанса Володя и Елисей пошли за кулисы и с трудом протолкались к уборной Марии Волковой. Но Муся переодевалась и не впустила их. Леська крикнул ей сквозь дверь, что они будут ждать ее на улице.
— Хорошо! — отозвалась она счастливым голосом.
Минут через двадцать Волкова вышла к ним в своем будничном костюме.
— Какие вы умники, что пришли.