— Завтрак…
— Да, да.
— Я отвезу отца?
— Нет, нет, ты опаздываешь на репетицию.
— Поторопись, Поль, а я поеду на автобусе. Проводи меня до остановки, Анна.
Но она с отцом вышла раньше. Поль искал ключи от машины.
— Выпей апельсинового сока, Поль.
— Анна, я действительно опаздываю!
Когда она вернулась, проводив отца, и вошла в калитку, ее охватила давящая вязкая тишина. Детский необъяснимый страх не пускал в дом. Она пересилила себя. Вошла.
На веранде неприбранный стол. Зажужжала оса. Чирикнул вспорхнувший воробей. Она обрадовалась этим живым обыденным звукам.
Машина.
Поль не уехал.
Ключи, небрежно брошенные на скатерть. Нашел! Но не уехал! Почему? Он хочет поговорить с ней?
Боже! Снова, снова это странное состояние, когда волной накатывают предчувствия, страхи.
Анна увидела мужа!
Это было омерзительно!
У этой женщины было какое-то длинное тело, всклокоченные волосы, пустые глаза, как две темные дыры. Она стояла на четвереньках, выпятив зад, и Поль… позорно взмокший… Он посмотрел на Анну чужими глазами. Она бросилась на веранду, машинально схватила сумочку. Побежала.
За калиткой стало легче. Исчезло это тревожное, полное безысходности ощущение чего-то неотвратимого, сверхъестественного. Осталось нормальное чувство отвращения.
Она добежала до остановки автобуса. Накатила тошнота. Ее вырвало.
— Анна! Анна! — Мадам Шатонеф, владелица крохотной кондитерской, округлив любопытные глаза, уже в третий раз вбегала в галантерейную лавчонку. Поль звонил ей, когда-то Анна оставила ему телефон соседки. Теперь он умолял позвать жену, говорил, что «все объяснит».
— Скажите, что меня нет! Скажите, что меня нет! — со слезами в голосе повторяла Анна.
Мадам Шатонеф разрумянилась и даже выглядела похорошевшей в свои шестьдесят пять. Удивительно омолаживает причастность к чужим семейным драмам.
Отец подошел к дочери.
— Что за истерика, Анна? Пойдем! — Он сильно потянул ее за руку, крепко зажав тонкое запястье в своих сильных еще пальцах.
Анна, уже уставшая, готова была подчиниться. Но при одной мысли о том, что она услышит голос мужа, ею овладел детский беспредельный ужас.
— Нет! Нет! Не-ет! — с неожиданной силой она вырвала руку.
Мадам Шатонеф смотрела с любопытством. Отец махнул рукой. Они вышли. Анна положила голову на стол, покрытый старой клеенкой с застарелыми разводами пролитого кофе, и тихо, по-детски обиженно заплакала.
Поль громко кричал в трубку. Говорил, что не виноват, что произошла случайность. Но чувствовалось, что он чего-то не договаривает, и не потому, что хочет что-то скрыть, утаить, а потому, что произошло что-то действительно странное, напугавшее его. Он не хочет рассказывать об этом страхе, он просто хочет вытеснить этот страх из своего сознания, из своей души.