— Х-хуки вверх-х, позох-хники! Стоять морх-хдой в стенку, я дух-ха воох-хужённая!!!
Хрустнули под чьим-то сапогом очки Раевского.
И наступила темнота.
* * *
После того, как в глотку Раевского влили полную бутылку рома, он замолк и только периодически говорил сквозь сон: «хм» или «угу».
— Кость не задета, — сообщил Павлуша, старший повар Инзова, перевязывающий А.Р. руку. — Пару недель походит с бинтом, и хоть снова на войну.
— В-вы кто такой? — спросил Волошин. Он сидел на полу, укрывшись шинелью Облепихи-Исилая. Шинель напоминала кровавое решето, но Волошина это совершенно не беспокоило.
— Бывший военный фельдшер, — пояснил Павлуша, затягивая бинты.
— А-а, — протянул Волошин и начал громко икать.
С Липранди возились сразу двое: один накладывал ему шины, второй стриг усы.
— Тьфу! Тьфу, мерзость, тьфу! — Иван Петрович выплюнул попавшие в рот волоски. Голос у него оказался необычно высоким, но звучным. — Кто-нибудь, отлепите Пушкина от барышни, смотреть противно…
Агент Француз стоя у разбитого окна и не обращая внимания на людей, наводнивших комнату, самозабвенно целовался с Мах-хусей.
Липранди поморщился и вновь отключился.
— Пусть его, — Инзов придирчиво разглядывал ружья Карбоначчо, сложенные вдоль стен. — Какие интересные стволы, а. Двуствольное пулевое ружьё. А что, ребятушки, не взять ли нам сей арсенал домой? Тут рублей тыщ двадцать, никак не менее. И Марфуше в радость будет…
— Слыхали, что барин говорит? — Афанасий повернулся к подчинённым и хлопнул в ладоши. — А ну быстро заворачивай и грузи.
— Мэ-эй, — сокрушённо произнёс молодой, щегольски одетый человек, стоящий у двери. — Йатэ щи сэ-нтымплэ, кынд оамень ау много оружия, дар н-ау минте.
Это был Константин Ралли, встреченный войском Инзова в пути и указавший направление к злополучной станции.
Спустя полчаса трупы были убраны на конюшню, где обнаружились ещё три тела — настоящего Облепихи и двоих ямщиков. Липранди и Раевский лежали на лавках, перевязанные и в стельку пьяные. Вся губернаторская рать расселась по полу и дружно уплетала найденные в погребе харчи. Волошин, уже немного пришедший в себя, но по-прежнему очень тихий, вяло беседовал с Ралли по-молдавски. Пушкин, держащий на одном колене Овидия, на другом — Марусю, сидел напротив Инзова и слушал.
А послушать было что.
На рассвете в день отъезда Пушкина произошло сразу два события, наводящих на мысль о благосклонности небес к агенту Французу. Из села Долна выехал в Кишинёв сын владельца имения — юный Константин Замфирович, то есть уже знакомый нам Ралли. А в дом Ивана Никитича Инзова привезли почту. Пока Ралли ехал, перевязанные бечёвкой пакеты лежали на столе Ивана Никитича нетронутые. После обеда Иван Никитич соизволил проверить корреспонденцию. Четвёртым в стопке — под письмами из общины болгар-переселенцев и от столичного начальства лежал пакет с печатями Коллегии Иностранных Дел и подписью «строго секретно». И очень короткое письмо.