— Если что? — Я задержала дыхание, лишь слушая, как трепещет в груди сердце.
— Если вы примете мое предложение, дорогая, — тихо проговорил король и коснулся губами плеча. — Это будет трудно… сложно… почти невозможно! Но я обещаю… — Он коснулся шеи, опалив кожу горячим дыханием, шепнул на ухо: — Обещаю сделать все, что в моих силах. Если хотите — выкрасть Дитера из тюрьмы и выслать из страны, подальше от любопытных глаз, в безопасное место, только согласитесь стать моей…
— Нет! — выкрикнула я, резко обернувшись и гневно глядя в покрытое красными пятнами лицо короля.
Он пожевал губами, глядя на меня оценивающе и сально, покачал головой:
— Подумайте, ваше сиятельство. Я дам вам время.
— Нет, — повторила я, но уже тише.
Стиснув зубы, зажмурилась, прогоняя злые мысли, сдерживая слезы и рвущийся из груди отчаянный плач. Король шагнул ко мне, я отступила, уперлась руками в стол, зашарила по нему, нащупала пресс-папье. Максимилиан покосился на него, и попытки приблизиться не сделал, вместо этого повторил:
— Подумайте, Мэрион. Хорошенько подумайте. И не цепляйтесь так за Дитера, он этого недостоин.
— Мне лучше знать, ваше величество, — ответила я, тяжело дыша и без страха глядя в породистое лицо. — Я его жена.
— Седьмая жена, смею заметить.
— Может, я полюбила его тоже за семерых?
— Что странно, учитывая условия для снятия проклятия.
— Что же странного? — растерянно спросила я, а король нехорошо усмехнулся и процитировал:
— «Проклятие снимет наследница знатного, но обедневшего рода, которая полюбит василиска всем сердцем». — Он покачал головой, поправил инкрустированную драгоценными камнями корону. — Оно не снято, дорогая.
— Проклятие не снято? — повторила я и застыла, все еще держась за пресс-папье. — Откуда вы знаете?
— Мы сразу же проверили, — охотно пояснил король. — Стража предприняла все меры предосторожности и сняла с Дитера очки. Подопытными выступили тюремные крысы.
— И? — Я затаила дыхание.
— И все крысы окаменели. Все без исключения!
— Этого не может быть, — пролепетала я, уже чувствуя, как в груди разливается боль.
Я прижала ладонь к корсету, стало трудно дышать. Максимилиан смотрел с сочувствием, на губах все еще играла улыбка.
— Вы не любите его, прекрасная роза, — донесся до меня его голос словно издалека. — Возможно, думали, что любите. Но это был самообман, иллюзия. Так стоит ли цепляться за иллюзию? Забудьте, Мэрион, станьте моей, и я дам вам то, чего вы не получите рядом с государственным преступником. Все будет вашим: положение, драгоценности, даже новый муж, куда лучше нынешнего.