Они замолчали. Каждый думал о своем. Первой прервала молчание Юлия.
– Ну ладно. Еду в Стенвик.
– А завтра что собираешься делать?
– Не знаю… Может быть, съезжу в Лонгвик. Посмотрим.
После ухода дочери из Герлофа словно выпустили воздух. Он посмотрел на руки – дрожат. Разговор отнял много сил, но сегодня надо было еще кое-что сделать.
– Торстен, ты хоронил Нильса Канта?
Два старика. Каждый за своим столом. Никого, кроме них, в полуподвальном помещении для так называемых активных развлечений не было. Впрочем, Герлоф тщательно продумал это уединение – сразу после обеда спустился сюда на лифте и больше часа ждал, пока пожилая дама закончит ткать свой бесконечный коврик.
Ему хотелось поговорить с глазу на глаз с Торстеном Аксельссоном, работавшим могильщиком в марнесской общине с послевоенных лет. Пока он ждал, за узким, на уровне земли окном сгущались и сгущались осенние сумерки.
Он не сразу задал главный вопрос – сначала поговорили о предстоящих похоронах. У Торстена тоже ревматизм, но с головой все в порядке, и с ним иной раз очень забавно почесать языками. Торстен, похоже, не испытывал ностальгии по своей работе, в отличие от Герлофа, которому все время снились морские сны.
На столе у Герлофа лежали кусочки дерева, клей, инструменты и обрывки разнокалиберной наждачной бумаги. Он делал модель галеаса «Пакет» – последнего парусника. «Пакет» в шестидесятых забрали в Стокгольм, где он сделался туристским аттракционом. Корпус уже готов, но с такелажем предстояло еще много работы. А окончательно парусник будет собран уже в бутылке – мачты и паруса можно установить только на месте. Все требует времени.
Что ж, вопрос, наконец, задан. В ожидании ответа он тщательно, с помощью двух пинцетов, мельчайшей шкуркой полировал крошечную палочку, которой было суждено стать реей на грот-мачте.
Аксельссон ответил не сразу, сначала пристроил на место никак не дававшийся ему элемент пазла и довольно крякнул. В конечном счете пазл должен был представлять большую копию «Кувшинок» Клода Моне.
Он удовлетворенно придавил указательным пальцем строптивый кусочек картона и посмотрел на Герлофа.
– Канта?
– Да. Нильса Канта. Могила на отшибе, у самой стены. Меня-то на похоронах не было, я же тогда жил в Боргхольме.
Аксельссон кивнул и повертел в руке следующую фигурку, целиком зеленую, без опознавательных примет. Как можно догадаться, куда ее вставить?
– Да… было дело. Могилу я копал, и гроб тоже нес я, с напарниками. Других желающих не нашлось.
– А кто-нибудь вообще пришел его хоронить? Кто-нибудь его оплакивал?