Добрыня дважды вызывал подкрепления из Киева. Посылал за варягами через Нево-озеро. И только месяца через полтора смог задавить бунты новгородцев, которые не желали признавать верховенство киевского бога Перуна над их древними божествами: Велесом и Мокошью. Дружинники Добрыни перебили народу не меньше, чем в хорошей войне, пока Новгород не притих, затаясь.
В ежедневных стычках, поджогах, защите немногочисленных христиан и гостей заморских сильно изнемог не только Добрыня, но и Новгород. И хотя видимая жизнь в городе и на пристани не замерла, гостей в гостином дворе поубавилось. Кто имел зимние ловы по окрестным лесам – на заимки семьи увели. Усталость от постоянных драк и неразберихи поселилась в городе, веселом и богатом Новгороде. Теперь утро каждого дня начиналось с того, что шли по городу оружные люди – славяне, да русь, да варяги: смотрели, что нового, какой разор за ночь жителям приключился. Устали они от таковой жизни. Устали и жители. Все меньше выбегало их с колами и мечами биться за Мокошь и Велеса… Теперь на призывы волхвов бесноватых чаще всего отвечали:
– Ну, стоит Перун, и ладно! Вам не нравится – вы ему и не молитесь! Если наши боги сильней – зачем их защищать, они сами себя защитят!
Большинство же никакой разницы в новой жизни при верховенстве Перуна не видело – молились, как и прежде, больше по обычаю. А почему обычай так вершился – никто не ведал, никто не задумывался: не нами, мол, заведено, не нами и кончится. Да и волхвы стали уже не те. Самых-то злых, горластых дружинники порубили да в Волхов-реку покидали. Остались те, кто годами ветхий – оружия держать не может, а ежели шамкает какую хулу на князей киевских да на Перуна-бога, так мало кто слышит, – пущай его шамкает! На чужой роток не накинешь платок! Лишь бы свару не учиняли…
Добрыня же примечал, что многим его дружинникам наплевать, какие боги на капище стоят, потому что всех этих богов – что деревянных, что каменных – они за богов не почитают. А молятся своему невидимому и неслышимому Богу везде пребывающему и человеку нищему распятому на крестовине деревянной. Ребята они были славные, дрались ревностно, держались дружно. Но главное было в них, что жили они как-то мимоходом, уповая на будущую жизнь. Неловко было расспрашивать воеводе рядовых храбров, а по обрывкам разговоров понимал Добрыня, что ждут они после смерти новой жизни, не такой, какую сулили волхвы. У тех и за гробом было все как в миру: ловы, охоты, пиры… А вон у варягов еще и битвы бесконечные – великая радость!