Все в клубах пара и снежной пыли, печенеги вломились в ряды сияющих воронеными доспехами русов.
Илья шутя отвел щитом удар пики и рубанул мечом пролетающего справа печенега. Второй, шедший ему в затылок, налетел на копье дружинника, скакавшего за Ильей. Муромец успел поднять меч и ударить им третьего всадника. Копье слева скользнуло поверх щита по кованому наплечнику. Илья рубил и отмахивал щитом удары. Бурушка перешел на рысь, не в силах принимать на себя всю тяжесть навалившихся печенегов. А они все мчались и мчались мимо. Валились разрубленные на полы, со снесенными черепами, волоклись, зацепившись за стремя; но налетали новые и новые, и не было им конца. Грохот сшибающихся коней, ломаемых копий, тяжких ударов по щитам был такой, что современник мог сравнить это только с грохотом ледохода на Днепре.
Наконец, когда проскакали или, остановясь, отошли назад последние ватаги кочевников, Илья смог прокричать, перекрывая шум рубки:
– Поворотись!
Всадники повернули коней на месте и снова подняли их сначала в некрупную рысь, затем прибавили и столкнулись с отступающим под градами стрел противником. Небольшой части нападавших удалось прорваться сквозь стальной гребень киевской конной дружины. Еще меньшей горстке удалось доскакать до заводных коней, перевалиться с изнемогших от усталости лошадей на свежих и с большим трудом уйти от преследовавших их торков…
Илья поднял личину, свесившись с седла, черпнул рукой снега, утер лицо, но снег был розов от крови…
– А куды поганые-то подевались? – спросил, подъезжая, боярин Стемид.
– Наши-то? – прищурился Илья. – К вечеру увидишь!
Вечером зарево залило полнеба. Пользуясь тем, что конные печенеги все пошли прорывать засеку и свалились с русами в конном бою, торки по давно полученному от Ильи приказу стремительным маршем дошли до веж и кошар печенегов, угнали скот и зажгли все сенные запасы.
– Ну вот! – сказал Илья прискакавшему с подмогой Добрыне. – Стало быть, верно мы удар печенегов приняли. И верно вежи пожгли. Теперь до весны можно мужикам работать безопасно. До травы новой печенеги сюды не сунутся.
– До травы-то мы ого сколь наработаем! – сказал староста. – К весне-то и Белгород поставим! Весной земля оттает – рвы накопаем да частоколу набьем, я те дам! А весной вся засека в рост пустится! Через годок тут ни конному, ни пешему проходу не будет!
Так, отбивая непрестанные приступы кочевников, в тяжких трудах и подвигах заставских вставала граница – засечная линия. Поднимала города в опасных местах, где сходились дороги или не было никакого иного заслона, кроме широкой груди воина.