+
— Куда едем? — спрашивает его таксист.
— Домой, — отвечает Паша.
— Военный? — продолжает таксист.
— Гражданский, — отвечает Паша.
— Ясно, — таксист недовольно выкручивает руль так, как выкручивают мокрую одежду.
Сначала молчит, но вскоре не выдерживает и начинает говорить. Страшно злится и нервничает. Если не обращать внимания на его нервы и злость, то говорит про то, что дорог нет, дороги просто разъебали, разъебали и всё тут, и нет теперь дорог, и раньше не было, и теперь нет. И непонятно, что его нервирует больше: то, что их не было, то, что их нет, или то, что их, похоже, здесь вообще никогда не будет. И вот он злится и нервничает, и говорит, вот, мол, дороги — и военные, и все, — разъебали, и брат сидит в городе в подвале вместе со своими, и не хочет оттуда вылезать, я ему говорю, говорит он Паше, вылезай, вывезу на эту сторону, тут хоть работа есть, а там неясно, кто теперь зайдёт, и непонятно, что будет, может, расстреляет тебя новая власть, а он сидит, боится бросать дом, а что дом, — спрашивает он Пашу, — кому он на хрен надо, этот дом, и дороги, говорит он, дороги разъебали.
— А что, — перебивает его Паша, — можно вывезти?
— Кого? — не понимает таксист.
— Брата твоего, — поясняет Паша. — Его что, можно вывезти? Всё же перекрыто.
И тут таксист взрывается. И начинает зло возражать и доказывать, и снова, если не слушать лишнее, то говорит он, что есть сто двадцать пять вариантов въехать туда и выехать обратно. Можно хоть вагоны оттуда вывозить. Чем многие и занимаются. И что он с утра уже две ходки сделал, объехав все блокпосты и объегорив всех генералов. И что по телевизору показывают совсем не то, и что он вообще его не смотрит, потому что там и смотреть нечего.
— А что, — снова перебивает его Паша, — туда правда можно проехать?
— Ну, — кивает головой таксист.
— И к интернату?
— К интернату? — таксист темнеет лицом. — Можно, в принципе. Только там вчера так валили.
— Разъебали? — уточняет Паша.
— Разъебали, — не возражает таксист. — По-моему, разъебали. Точно не знаю. Давно не был. Что я там не видел, в ин- тернате-то?
Сидят и смотрят друг на друга: Паша — несколько полноватый, небритый настолько, что это уже можно считать бородой, в лыжной шапочке и — главное — в очках, из-за которых ему сразу же перестаёшь доверять; и водитель — в безразмерной кожанке, затасканной и пожмаканной, как будто он в ней спит, будто это собственная его кожа, похожий на старую игуану в зоопарке. Сдохнет — даже шкуру не сдерут, настолько вытерлась. И кепка у него на голове тоже кожаная и тоже вытертая, как футбольный мяч, которым долго играли на асфальте. Круглые рыбьи глаза, усы, прикрывающие рваную верхнюю губу, смотрит на Пашу, стараясь понять, к чему тот ведёт. А Паша тоже смотрит на него сквозь стёкла своих интеллигентских очков и думает, что вся эта его потёртость, она же не от бедности, машина у него нормальная, хоть и не новая, но, похоже, была в хороших руках где-то в Голландии, и пахнет от него нормально, в смысле не воняет — и то хорошо, но вот эта потёртость… Такое впечатление, что он всё время обо что-то трётся, словно кот о ногу хозяина. Или корова о телеграфный столб.