— Цыц.
Гоша направился в противоположный конец, где на нарах тесно сидели апостолы.
— Порядок? — окликнул его Андрей.
— Да, конечно. Устали, всю ночь топали.
— А почему не переночевали там?
— Да так. Прогуляться решили.
Гоша бросился на свою кровать, я — на свою. Рембо продолжал рычать, глядя на меня.
— Цыц, — повторил Андрей и хлопнул его по косматой голове.
И Рембо покорно полез под нары. Я же лежал, не шевелясь и приходя в себя. В комнате тихо переговаривались. Иногда кто-то громко вскрикивал, и снова все сменялось мерным и спокойным разговором. Под него я и уснул, и ничего больше меня не тревожило.
Проснулся я, когда солнце стояло уже высоко. Бабье лето продолжалось. Я сел на постели, почесываясь. На полу, около меня, лежала квадратная тень от окна, а в воздухе столбом стояла пыль. Сквозь приоткрытые створки до меня доносился запах съестного, не резкий и сильный, как перед обедом, а слабый и расплывающийся, но и его хватило, чтобы желудок мой заурчал. Я быстро поднялся и подошел к окну.
Прямо на земле, на расстеленном одеяле сидели друзья-апостолы и играли в карты. Гоша, развалившийся напротив окна, поднял голову и, увидев меня, окликнул:
— Эй, братан, проснулся уже? Хорошо продрых. Мы уже похавали.
— Скажи, пусть идет с столовую, там поест, — лениво сказал тот, кого называли Матвеем, не поворачивая от карт коротко остриженную голову.
— Иди, мы оставили тебе твою жеванину со шмойкой, — сказал мне мужик постарше Гоши. Он смотрел на меня вполоборота, сверкая желтыми белками глаз и золотыми фиксами.
Я кивнул и вышел на крыльцо. Солнце пригревало, в его лучах плавали паутинки. Они липли к лицу, щекотали нос, и я отмахивался от них на ходу. Есть хотелось так сильно, что я ничего не замечал на пути, никуда не глядел, пока в плечо мне не ударил камень. Он, видно, был маленький и толчок получился не болезненный, да еще смягченный моим ватником, но я тут же обернулся понимая, что такие штучки спускать нельзя, если не хочешь получить по башке булыжником.
Светка, одетая, примерная девочка, стояла в 10 шагах от меня и невинно мигала своими ясными очами. Я отвернулся и почти тут же получил шлепок по затылку. Невольно обернувшись, я застукал ее с поднятой рукой. Она выронила очередной камушек и со смехом скрестила руки, потом молитвенно сложила их жестом гипсового ангелочка.
— Не сердись, давай помиримся, — пропела она со сдержанным смехом. — Знаешь, у моей бабушки была такая открытка. Не помню, что на ней было, но что-то прелестное. Ты не сердишься, правда?
Я сердился и хотел жрать. Поэтому отвернулся и пошел своей дорогой, пока не осенило. Я обернулся. Девчонка стояла все там же и невинно моргала.