— Ты опрокинешь меня.
— Я знала, что ты тоже не заснул. Идем.
— Куда?
— Все равно. Мне бы не хотелось это делать прямо тут. Если кто-нибудь увидит, нас накажут. Ты же знаешь, что они это делают только с «наслаждением». Бежим.
Я удержал ее, прислушиваясь. Какой-то шум, обрывки звуков. Больше я ничего не уловил.
— Что ты?
— Тсс.
Теперь точно. Я слышал шаги. И еще голос. Я потащил девчонку за угол.
— Ты что?
— Тихо, молчи, — я ладонью зажал ей рот и вовремя. На крыльцо выползла тень.
— Рембо. Ты? Рембо.
Я узнал голос Андрея и прижался к стене. Света медленно присела, упираясь коленкой в стену.
— И что?
Этот голос был низкий и с хрипотцой — голос Матвея.
— Может собака-пария приходила?
— А по-человечески ты сказать не можешь. Умник.
— Бездомная собака. Или ветер, — в голосе Андрея слышалось раздражение.
— Ладно, пошли, сейчас закончим, раз вчера не успели.
— Раз дверь раскрыта, значит ее кто-то раскрыл.
Я надеялся, очень надеялся, что они не заметили мои пустые нары. Светка почти не дышала, прижавшись к стене.
Андрей достал из кармана трико ключ и присел. Под крыльцом, оказывается, была дверь с внутренним замком.
— Денежки, они счет любят, — говорил Матвей, переминаясь, и я услышал его зевок. — А я разоспался, понимаешь.
— Да и я тоже. Случайно от скрипа проснулся.
— Братва вся на месте.
— Да ветер, наверное. Я сначала подумал, что — Рембо.
— Волк твой в загуле.
— К утру явится.
Дверь открылась, и они с корточек спустились в невидимое помещение. Я стоял, напряженно прислушиваясь. Под крыльцом все стихло. Только длинная мрачная тень горбилась в том месте, где только что стояли двое мужиков.
— Быстро, Свет, к себе, бегом, — я шептал ей в ухо, но мне казалось, что меня слышат все деревья в лесу. — Только тихо, а то тебя по частям в реке утопят.
Светка сначала обмерла, но я ее подтолкнул, и девчонка сорвалась с места. Эта румяная пышка двигалась быстро и тихо, когда хотела этого. Но все равно, я расслабился только тогда, когда она растворилась в темноте. Теперь я мог подумать и о себе. Входная дверь оставалась открытой, я видел это и понимал, что должен попасть в дом до того, как эти апостолы вернутся на свои родные нары. Если моя постель будет пустой в этот момент, все, мне конец. Но деревянный настил очень хорошо проводит звук, а идти мне надо было прямо над их головами. Тогда я сел на землю и принялся разуваться. Мои туфли давно уже развалились и выглядели ужасно, но это была моя единственная обувь. Я взял их в руки и, осторожно ступая по обледеневшей земле, двинулся вперед. Вот я остановился около крыльца. Все было тихо и сонно. Сердце мое колотилось где-то в горле, и я едва не задыхался от этого.