Я почему-то вспомнил прошлый шабаш и тело на оплеванном полу, на которое мочились святые апостолы.
— И они могут все разбежаться, — пробормотал я.
— Они что ли? — Витя расхохотался, словно я выдал ему анекдот. — Да ни в жизнь. Вот еще выдумал, кино и немцы.
Я позже рассмотрел этих людей. Они собирались к обеду. Ели они, правда, очень мало, по одной средней картошине на мужика, баб среди них не было. И все. И не потому что им больше не давали, они просто не хотели больше. Даже эту детскую порцию они съедали вяло, с неохотой, раскрашивая и выбрасывая остатки. Они все тут казались стариками, настолько измождёнными стали их лица. Было их около дюжины, не больше, двигались они, согнувшись, и выглядели, как жертвы Освенцима на пути в крематорий. Когда я видел кого-нибудь из них, мне кусок в горло не лез. Они же ничего и никого не замечали и двигались, когда не работали, в одном только направлении — к сеням. Там стояла канистра и фляга с «утешением». Они черпали пойло, сняв с фляги крышку, или, наклонив канистру, жестяными кружками, и уползали к своим вонючим тюфякам, набитым соломой, чтобы там выцедить, прикрыв глаза черными веками. Ну и видок это был, доложу я, еще из тех.
Я в первый же день готов был сплитовать от всего этого, но боялся осложнений. Витя выглядел крепким орешком и наверняка таскал при себе карманную пушку, и не хотелось неприятностей. Но на третий день мне повезло. Витя собрался отвалить. С утра у него вид был счастливый и ожидающий, как у ребенка под Новый год. А после обеда, состоящего из мясных консервов с картошкой, он вывел из сарая мотоцикл «Яву» с потрескавшимся седлом.
— В общим так, братан, — сказал он, глядя по сторонам, как рачительный хозяин. — Картошка просохла, пусть таскают ее в сарай.
— Да там и так гора.
— Скоро красноглазый подкатит на «ЕРАЗЕ» и отвезет в город.
— Зачем?
— Продавать конечно, чудик. Бесплатная раздача, это, туту, забудь. Они там на этом живут. А то, что в земле еще, нам останется, хавать, на зиму. Ну, пока, я сгоняю к нашим на шабаш.
— Сегодня, что ли?
— Ну да. А в следующий кон, если ничего не изменится, ты поедешь. Не скучай, держи хавло на сто долларов.
И он умчался на своей «Яве», оставив за собой хвост черного дыма. А я понял, что час «Пи» пришел. Но уже не хотел уходить пустым. Шабаш, как назвал его Витя, навел на одну идею, которая мягко стукнула по темени, когда он еще держал речь. Скажу сразу: я умел открывать замки. Ну, не спец, конечно, не сейфы. Когда-то я дружил с одним парнем, который, перед тем, как сесть в тюрьму и сгинуть в просторах родного севера, успел натаскать меня на уровне слесаря-подмастерья и даже говорил, что я подаю надежды достигнуть мастерства. Замок той двери, под крыльцом, я сумел разглядеть при свете дня. Он даже не был с секретом, и я думаю, что все апостолы знали про него и могли бы открыть. Только авторитет их главаря сдерживал их надежнее любого замка. Деньги были там, и вовремя шабаша только дети могли бы помешать мне.