– Ряту-у-уйте! Убива-а-ают! – блажила с ганок баба Юзефа, норовя огреть батожком любого, кто приближался к ней. – Спаси-и-те, лю-у-у-ди добрые! Гра-абю-у-ут, убива-а-ают!
На цепи рвался пёс Волчковых Буян, отчаянно голосила старуха, кричали мужики. Деревенские собаки подхватили, и уже через мгновение над Вишенками стоял неимоверный собачий лай, крики мужиков, женский визг. На шум сбежались люди, и общими усилиями мир во дворе удалось восстановить.
Данилу и деда Прокопа арестовали, под конвоем доставили в сельский Совет, где без разбирательства посадили под замок в холодную. Обещали при случае отправить в ВЧК района.
– А ты, паря, ничего-о, – хвалил дед Прокоп соседа, сидя в углу холодной на клочке соломы. – Ловко ты того мужичка опоясал колом, ох, и ловко! Винтом пошёл, зараза! Моя наука, что ни говори, раз по соседству живём, вот от меня и набрался, да, Данилка? Кто ж тебя научить мог так драться, если не я? Отец твой Никита, царствие ему небесное, и рядом со мной не стоял, когда мы стенка на стенку шли. Он игдей-то сзади всё норовил пристроиться. Куда-а ему! Не задира был Никита, нет, не задира. Да и против кулака отца Василия он жидковат, не мне ровня. Я-то только оглохну, круги перед глазами, а так ничего, выдерживал, как батюшка разнимал нас. Денька два-три без уха похожу, и снова можно стенка на стенку. Вот уж кто мастер так мастер! Не нам чета, дай ему Бог здоровья. Святой человек! Если приложит в лоб либо в ухо, любо-дорого вспомнить! Я ж его за это готов на руках носить, как на икону молиться готов. Он ба этих с ружьями одной левой, не глядя, как думаешь, Данилка? Смог ба, нет? Смо-о-ог ба, разговора нет. А вот жёнки своей, матушки Евфросинии боится. Такая маленькая, плюгавенькая, как дитёнок по росту, а поди ж ты, таким дядькой крутит, как ей вздумается, лучше, чем моя Юзефа мною. Вот где загадка. И моя баба, на матушку глядя, как взбесилась, ей Богу. Так и норовит, так и норовит обиду нанесть мне, холера её бери. Хуже, чем продотрядовцы. Эти только наездом, а она всё время при мне. Вот оно как, а ты говоришь…
Кольцов молчал, переживая за оставленный дом, зерно, хозяйство. Что и как теперь подумает тот же Сидоркин? Вдруг не станет разбираться, а уберёт от сада Данилу? Что ж тогда делать? Как глядеть в глаза Макару Егоровичу?
Но и остаться в стороне он в тот момент не мог: сосед всё ж таки. Да и не принято так в Вишенках, чтобы пришлые порядки устанавливали. Ну, и дед Прокоп молодец! От же, старая перечница! Как пахать да сеять, так за поясницу схватится, недомогает. А как почуял носом драку, так куда хворь подевалась. Резак, ох и резак!