– Ты извини, Макар, не всё так просто, в такое время живём, ты уж не обессудь. Я, может, понимаю тебя как никто другой, твою обиду и так далее, но и ты пойми: в тяжкое время живём. Мужик ты сильный, выдюжишь. А я не могу от тебя скрывать всей правды. А ты уж сам, сам, Макарушка, дай тебе Бог здоровья. Мы же с тобой знакомы с детства. Так что… Но если что, сам понимаешь, пощады не жди. Для меня дело партии, дело нашей советской власти выше всего, учти.
– И на том спасибо, что не утаил, сказал честно, – Щербич сел в пролётку, взял в руки вожжи. – А насчёт Борков я подумаю. Хотя душа болит и за эту деревеньку. Скотные дворы уже пустые. Что дальше? Э-эх, да что говорить? Прожрать всё можно, а потом что есть? Надо же смотреть на перспективу, а не жить одним днём, вот так-то, дорогой Николай Иванович.
Всю дорогу до Вишенок Макар Егорович думал о разговоре с Сидоркиным, о Чадове, о тех репрессиях, что учинили большевики после крестьянского восстания в Пустошке.
Это же как надо любить свой народ, свою страну, чтобы так изгаляться над ними? Щербичу всегда до этого казалось, что местные крестьяне – самые мирные, спокойные люди. И чтобы их расшевелить, надо иметь недюжинные способности, так наступить на мозоль крестьянину, чтобы он озверел. А ведь поди ж ты, смогла советская власть. Да ещё как! Даже дед Прокоп Волчков, который разве что в стенке на стенку был заметен, из-под жёнкиной пяты не вылазил, и тот оружие взял в руки. Да-а, далеко пошли большевики. Слух прошёл, что в районе расстреляли около тридцати человек из Пустошки. Имея такую власть, враги уже не нужны. Но жить-то всё равно необходимо, и Родину не сменишь, какая бы она ни была. А вот как сбалансировать, как выжить в такое страшное время? Вишь, посадить хотят, а под шумок могут и жизни лишить. Чего стоит тому же Чадову сказать, что Щербич поддерживал восставших крестьян, лично знаком с одним из предводителей, состоял в дружбе с Логиновым Николаем Павловичем, и всё. И не отмоешься, не выкрутишься, без суда и следствия расстреляют. Нет Щербича – нет проблем. Да и другим наука будет.
Вон отец Василий на днях жаловался, что уже приходили к нему местные молодые большевики, больно долго присматривались к церковному колоколу. Говорят, для нужд революции нужна медь. О чём после этого говорить? Дошли до ручки, если посягнули на святое для православного человека – на веру христианскую, на церковь. Да, кстати. Собирался Щербич давно пожертвовать на храм несколько золотых червонцев, что припрятаны были ещё с лучших времён. Не забыть отвести, отдать отцу Василию.