И снова выпивали, и опять сходились в жарком споре.
К тому моменту, когда матушка Евфросиния убрала со стола который по счёту пустой графинчик и недвусмысленно намекнула отцу Василию о поре и знании чести, между друзьями было заключено очередное соглашение. Но оно уже касалось нанесения визита к мадам Морозовой с целью засватать её младшенькую Лизоньку за самого выгодного жениха в округе Стёпку Щербича. За отсутствием водочки пришлось утверждать сие согласие наливочкой. Но! По кружке и тайком, второпях, пока матушка не вернулась на кухоньку.
Батюшка вызвался возглавить сватовство лично. Николай Павлович добровольно сдал позицию первого свата, поскольку последнюю кружку наливки душа приняла через силу. Да и смешавшись в чреве с выпитой ранее водкой, сей коктейль воздействовал на него не самым лучшим образом. В отличие от священника, который выглядел среди честной компании почти трезвым аки стёклышко, он отрывал своё тело от стула с трудом, регулярно роняя себя то на стенку, то на стол, то на сидящего рядом Щербича.
Макар Егорович занял нейтралитет, больше похожий на соглашательство: постоянно икал, голову поднимал от случая к случаю. Но если поднимал, то на его лице друзья могли лицезреть улыбку: в меру заискивающая, в меру виноватая, в меру глупая, что вполне удовлетворяло партнёров. За что они его, не сговариваясь, любили и лезли с лобызаниями, дабы засвидетельствовать своё почтение.
Правил конём отец Василий, Макар Егорович ещё умудрялся сидеть рядом, прижавшись к батюшке, мёртвой хваткой уцепившись за ризу возницы. Сзади в дорожной пыли бежал деревенский юродивый Емеля, норовя в темноте прицепиться, повиснуть на пролётке, прокатиться с честной компанией.
Николай Павлович из последних сил вынес своё тело из гостеприимного дома, а теперь по-предательски спал поперёк пролётки, неудобно подогнув голову и свесив ноги, полностью доверив себя приятелям, вложив в их руки свою судьбу.
– По ди-ики-им степям Забайкалья-а-а, – гремел над засыпающей Слободой громовой бас священника.
– Где-е-е зо-ло-то-о роют в гора-а-ах, – вторил ему местный землевладелец Щербич, вкладывая в песню всю душу. От усердия голосок его срывался на детский альт, переходящий в фальцет.
В такие моменты запевала подбадривал помощника, одобрительно похлопывая огромной лапищей по спине, после чего тот долго настраивал потерявшийся вдруг голос.
У дома белошвейки мадам Морозовой приятели спешились, поддерживая друг друга. После долгих безуспешных попыток оживить третьего дружка решили оставить того сторожить коня: хотя бы такой прок будет от его присутствия.