Телефон издал сигнал, и я ответил, увидев фотографию отца.
— Отец, — сказал я.
— Ты думал, что делаешь? — слышал я злость. — Почему я должен тебе помогать калечить людей?
— Мне нужно было это.
— Это помогло тебе, сын? То, что ему накладывали швы, удовлетворило твое эго?
— Да, — ответил я сквозь зубы. — Завтра утром я приеду к нему и поговорю.
— Я больше не устрою тебе встречу.
— Это не нужно, — налил я бокал виски. — Я знаю его адвоката.
— Она стоит того? — вздохнул отец.
— Она стоит всего.
Донна вдохновляла меня. Она каждый день была такой разной. В ней всегда столько силы, которая меня бесконечно поражала. Я никогда не дарил ни одной женщине, кроме своей матери, такого количества цветов, как Донне. И не потому, что я пытался ее купить, а потому, что хотел. Я знал, что Донна любила цветы, и ее улыбка вдохновляла меня что-то делать для нее. Например, каждую нашу встречу дарить розы.
Я не мог спать, просыпаясь снова и снова. До пяти утра мой сон был ужасен, и я каждый раз, закрывая глаза, видел Донну. Видел боль в ее глазах в ту ночь, и меня это каждый раз разрывало на части.
На следующее утро мой кофе был почти готов, и на мне не было еще ничего, кроме брюк, когда стук в дверь нарушил мою утреннюю рутину.
— Ты мой должник, — сказал Крис, смотря на меня сквозь очки. — И у тебя есть максимум двадцать минут, прежде чем мы выйдем.
— Будешь кофе? — усмехнулся я. — Или что-то покрепче, потому что тот кретин, с которым ты будешь говорить, утомит тебя своей физиономией за три минуты.
— Нет, — сел в кожаное кресло Вайт. — Кофе я уже выпил. Ты уверен, что она захочет этого?
— Нет, я не уверен, — сел я напротив. — Но необходимость защитить Донну переросла во что-то дикое внутри меня. Обезопасить ее и убить его — все, о чем я могу думать.
— Ты ее любишь, это нормально, — качнул он головой.
— Я не просто люблю ее, — надел я рубашку, застегивая пуговицы. — Это слово слишком ничтожно, чтобы выразить то, что я чувствую. Я должен решить ее проблемы.
— А она сама решить их не может?
— Может, — вышли мы из квартиры. — Но для этого есть я. Меня сводит с ума то, что ее первый ребенок от него. И то, что она проживала все это одна, без меня. У меня какое-то чертово нездоровое желание схватить ее и сбежать.
— Почему она, друг? — улыбался Кристофер. — Почему она так влияет на тебя? Ты видел не одну красивую задницу и шелковистые волосы.
— Еще одно слово, и твое лицо поздоровается со стенкой, — сели мы в машину. — Поехали.
Спустя полчаса мы вышли из машины и направились ко входу в тюрьму. Мы вошли в камеру, и спустя несколько минут Алекса сидел напротив.