Дверь в палату открылась, и оттуда вышла Эбби, говоря с кем-то по телефону. Она стрельнула в меня злым взглядом, и мне это не нравилось. Да, в том, что случилось, была часть моей вины, но полностью виноватым делала меня только Эбби. Я теперь видел всю злость и ненависть в ее проявлении, понимая почему те, кто знал Эбби, не злили ее. Девушка закончила разговор и повернулась ко мне.
— Итак, — стала она напротив меня. — Если ты расскажешь ей о том, что она отдала Оливию, я сама перережу тебе глотку.
— Слушай, в этом есть моя вина, но я не понимаю, почему ты считаешь, что я виноват во всем, — нахмурился я, смотря на нее.
— Ты помнишь один из ваших разговоров с Донной? — теперь смотрела она на меня с разочарованием. — Когда Донна просила тебя оставить эту работу, а ты ответил, что любишь то, чем занимаешься?
— Она спросила, люблю ли я работу больше, чем ее.
— Нет, — села Эбби рядом со мной. — Еще она спросила о семье, друзьях и дочери, — и я начал вспоминать, чувствуя ненависть к себе. — Ты вспомнил?
— Да, — сказал я тихо. — Я ответил Донне, что Оливия не моя дочь. И также сказал, что и не ее, ведь Оливия даже не знает, что Донна родила ее. Откуда ты это знаешь?
— Я сидела в другой комнате и делала музыку громче, чтобы твои слова не услышала Оливия, — поднялась Эбби с места. — Уже тогда я ненавидела тебя.
— Когда я попытался подойти к ней, чтобы успокоить, она взяла нож и порезала им кожу на ладони, говоря, что, если я сделаю хотя бы шаг, она порежет себя еще.
— Я никогда тебя не прощу за ее боль. Ты вел себя очень часто как кусок дерьма, а она все равно, глупая, продолжала тебя любить.
— Ты считаешь, что она не должна была любить меня?
— Я бы никогда не любила.
Они не хотели меня видеть. Донна не хотела меня видеть, и я, просидев еще часа три возле палаты, ушел домой. Оливия делала уроки, и как только я открыл дверь квартиры, она выбежала в коридор и сильно обняла меня за шею.
— Привет, малышка, — улыбнулся я. — Как ты?
— Я делала чай, — ответила она. — Донна... — запнулась Оливия. — Мама, она научила готовить меня сладкий чай.
— Хочешь поговорить об этом? — взял я ее на руки, направляясь в кухню. — Я могу выслушать тебя, если тебе это нужно.
— Я просто сначала была обижена, — посадил я ее на барную стойку, открывая холодильник. — А потом начала злиться. Как она могла бросить меня, а потом еще и врать?
— Она думала, что защищает тебя, Лив, — начал нарезать я овощи для салата. — Но Донне всегда любовь давалась тяжелее, чем остальным. И она любит тебя. Твоя мать была уверена, что защищает тебя, и такая уж она есть.