Я, старательно изображая праздношатающегося матроса, подошёл к нему.
— Будь здоров, служивый! — я поднял бутылку краденого рома и сделал вид, будто пью за его здоровье.
— Пошёл прочь, — отмахнулся солдат, стоя навытяжку с мушкетом и преграждая путь на корабль. Но я не отставал.
— Не хочешь выпить? — предложил я. — Холодненький.
Солдат воровато оглянулся и утёр пот с лица. Не представляю, каково ему в шерстяном мундире на такой жаре.
— Чёрт с тобой, давай уже, — мушкетёр выхватил у меня бутылку и основательно приложился к ней. Контакт налажен.
— Чего стоишь-то тут? — поинтересовался я, забирая драгоценный ром.
— Конфисковали, охраняю вот, — зевнул солдат.
— Контрабандиста взяли, что ли?
— Пирата. Картера, кажется. Ну, его в кутузку, корабль под арест. Жаль, не в море поймали, сразу бы повесили, — разговорился француз.
— Ничего себе, — я сделал круглые глаза и покивал. — А я думал, его уж крабы сожрали, давно не слыхать было.
— А ну брысь, сержант идёт, — зашипел солдат, и я поспешил отойти.
Похоже, мой религиозный друг попался с поличным — предъявил судовой журнал с моей записью и его приняли за опасного пирата и разбойника. Власти всегда готовы кого-нибудь повесить, а уж если это гордый буканьер — то готовы раздуть из этого целый спектакль. А ложное обвинение — ерунда, их не смутило даже то, что «Эдвард Картер» по-английски ни слова не понимает.
Я никак не мог допустить, чтоб меня повесили, даже если пеньковую джигу спляшу не я. Во-первых, это сильно вредит репутации, а во-вторых, Филипп виноват только в том, что не догадался ночью меня зарезать и уйти обратно на Доминику. За это я был ему благодарен, и чувствовал себя должным выручить богобоязненного француза.
Времени у меня было немного, до вечера оставалось несколько часов. Если Уэйн уйдёт с острова до того, как я смогу вызволить Филиппа, то мы с рыбаком оба будем болтаться в петле уже на следующее утро. Поэтому я поспешил в город, прокручивая в голове даже самые безумные планы спасения.
Некоторые я отбросил сразу, например, ворваться с саблей наголо и порубить всех тюремщиков в капусту, или объявить, что Эдвард Картер — это я сам. Но другие казались вполне разумными.
Тюрьма оказалась небольшим каменным зданием неподалёку от центральной площади. Как раз, чтобы не слишком далеко тащить до виселицы. Солдаты на входе окинули меня недоуменным взглядом, но пройти не помешали. Ещё бы, их задача никого не выпускать, а не наоборот.
Я кивком головы поздоровался с офицером, который сидел за грубым деревянным столом и сосредоточенно корпел над какой-то бумажкой. Он никак не отреагировал на моё появление, но попытку проскользнуть к двери, ведущей к камерам, пресёк моментально.