Море Дирака (Парнов, Емцев) - страница 15

— Дайте вашу плацкарту.

Он взял плацкарту и осветил ее фонарем. В репродукторе объявили отбой.

— Ташке! — Унтер-штурмфюрер подозвал второго эсэсовца. — Всех проверили?

— Точно так, унтер-штурмфюрер. Все в порядке.

— На шестом пути вы найдете экспресс «Гамбург-Копенгаген». Получите там чемодан вот по этой плацкарте.

Карстнер понял, что все кончено. Он подумал, что не хватает только, чтобы при обыске у него нашли английские фунты с одинаковым номером. Унтерштурмфюрер стоял к нему спиной и разговаривал с Ташке. Неуловимым движением руки, на которое способны только карманные воры и люди, прошедшие концентрационные лагеря, он вытащил бумажник и по уклону далеко задвинутых под стол ног спустил его На пол. Бумажник упал без звука.

— Пойдете с нами, — обернулся к нему унтерштурмфюрер.

— Но мой поезд, господин офицер… Я же не успею на поезд…

— Поедете следующим. Мы дадим вам справку.

— Но…

— Не валяй дурака! На выход, живо!

Теперь с ним разговаривали настоящим языком. Пререкаться далее не было смысла. Карстнер встал из-за стола и пошел к двери.

«Сказал я ей: „Дарю тебе сердце мое“, — а она отвечает: „Ну что ж, для него у меня есть футляр на „молнии“…“ И увидел я, что сия девица лицом благообразна и умом находчива. И тогда порешил я приобщить одну особу к лику святых путем медленной пытки на костре любви…»

— Мильч! К тебе пришли.

Лаборант электрофизической лаборатории Роберт Мильчевский спрятал мелко исписанный лист бумаги в стол.

Черти, не дают творчески поработать! Похоже, что Вадька так и не получит завтра этого письма. Придется дописывать дома. Неприятно. В отделе создается явно нездоровая атмосфера. Скоро дело дойдет до того, что весь рабочий день придется посвятить выполнению плана или беседе с посетителями. Грустно, девушки.

Мильч вышел в институтский коридор. Солнечный свет из огромного окна падал на серый пластиковый пол, усиленно шлифуемый в течение рабочего дня подметками докторов, кандидатов и неостепененных товарищей.

Театр начинается с гардеробной, так полагал великий режиссер. Наука кончается в коридоре, так думал Мильч. Зато начинаются дипломатия и сплетни. Здесь ученые бросаются идеями, обмениваются симпатиями, заключают союзы. Мильч посмотрел по сторонам, отыскал посетителя.

Возле окна стоял молодой человек, нетерпеливо барабаня костяшками пальцев по подоконнику. Вокруг его гладко причесанной головы развевалось радужное апостольское сияние, за спиной сонм мечущихся пылинок поднимал и опускал легчайшие ангельские крылья.

Мильчевский сразу узнал эту фигуру, тонкую и подвижную, похожую на вопросительный знак, поставленный самой природой в момент создания сего творения. Это был Патлач собственной персоной. Патлач — назло густо набриолиненным волосам, Патлач — как отрицание новенького, только что с плеч заезжего туриста костюмчика, Патлач — как выражение внутренней разболтанной патлатой сущности.