Цвета изменялись все больше и больше, пока мой мир стал почти исключительно синим.
Дело с Эллен затянулось на несколько лет, пока я понял, что происходит. Я начал терять себя. Терять свою цель. Сначала я перестал ходить в университет. Из теннисного клуба меня выбросили, после этого я потерял свое место учебы. Так и не закончив ее. Прекрасные перспективы понимать, что я не достиг ничего больше, чем стать мальчиком-игрушкой. Неужели я ради этого забросил все?
Я писал статьи для местных газет, в онлайн-порталах, а позже, бесплатно, для газеты «Гаффингтон пост», и я вычеркнул название «Нью-Йорк таймс», моей «Grey Lady»[15], из своего словарного запаса, поскольку оно тыкало носом в мои неудачи, как щенка в его собственную лужу.
То, что я искал, было зеленым. Зеленым цветом надежды. Но теперь вся моя жизнь была холодной и синей. Эллен воспринимала мои заботы всерьез. Она успокаивала мои взбудораженные мысли между своими худощавыми бедрами: там мне не нужно было учиться, там я был непревзойденным, как говорила она, и я с ужасом заметил, что ей даже не приходилось прилагать ни малейших усилий, чтобы убедить меня в этом. Я клал голову на ее грудь и затихал, и она обещала мне осуществить все мои мечты, каждую из них.
Если бы я только мог ждать.
И я ожидал — не зная чего — и ожесточался.
Я стал завидовать. Я завидовал Питу, что у него есть жена, которую он может выводить в свет и показывать в городе, в то время как я мог обладать ею только тайно, когда он был слишком занят, чтобы замечать, чем мы занимались. Целый год я думал, что мы обманываем его, но теперь уже я чувствовал себя как человек, которому изменяют. Это мог быть вечер в итальянском ресторане, поцелуй в парке, прикосновение к ее заднице, когда мы вместе стояли возле витрины с сыром в супермаркете.