Маркелом тоже завладело это чувство радостной новизны. А ведь есть страны, где люди совсем не знают снега, — подумал он. Вместе со снегом приходит на землю обновление: кончается один период жизни и начинается другой. А если этого нет? Если — сплошной поток однообразных солнечных дней? Скучно...
Думалось легко и светло, и... черт-те о чем. Думалось, например: большая она, земля, огромная. Ходить бы по ней босиком, слушать пенье птиц, радоваться солнышку, каждой былинке... Работать, любить ближнего своего и дальнего... Надо вернуться в природу, — говорит дед Василек. Природа для него — идеал. Но ведь и здесь существует жестокий «закон тайги»: сильный грызет слабого. А человеку для этого и разум дан, чтобы в нем природа осознала самое себя и жила по законам разума. Иначе — чем же нынешний человек отличается от зверя, если в главном ведет себя так же?
Маркел остановился. Выругался про себя. Это наваждение какое-то: о чем бы он ни говорил, о чем бы ни думал — все к одному сводится. Как у тех голодных генералов из щедринской сказки. О чем бы ни стали рассуждать, а закончат обязательно о жратве.
Нет, так дальше нельзя...
Маркел без устали кружил по тайге, радуясь какому-то неясному еще решению, которое — чувствовал он — должно принести ему освобождение от тяжких, путаных мыслей, обуревавших его. Заблудиться он не боялся: Серый всегда найдет дорогу к дому.
Бродил безо всякой цели, дышал свежестью и чистотой первого снега, старался разгадать цепочки следов, которые уже успели оставить звери и птицы. Вот вольным скоком промчался оживший после перенесенного страха заяц. А это саженным шагом прошел тревожный лось, ослепленный с непривычки полыханием снегов.
Запоздалый медведь долго, видать, куролесил по тайге. Он прежде, чем залечь в свою берлогу, исхаживает добрый десяток верст, делает огромные прыжки — сметки, делает выпятки — пятится задом наперед, — и все это, чтобы запутать свой след, отвести незваного гостя от берлоги.
Дед Василек рассказывал: если вспугнуть в эту пору косолапого, не дать ему спокойно устроиться на зимней квартире — станет он шатуном, всю зиму будет бродить по тайге, голодный и свирепый, страшный для всего живого. В берлоге же медведь обычно ложится головою к югу и дремлет до весны, без пищи и воды, расходуя накопленный за лето жир — от трех до пяти пудов! Мало того — именно в зимней берлоге у самок нарождаются детеныши, чаще — пара, весом не более полукилограмма каждый. Правда, солидной мамаше, хотя она в берлоге без пищи и воды, не стоит большого труда прокормить этаких малышей до выхода на волю. Так вот устроено в природе: новорожденный теленок, например, в семьдесят раз тяжелее медвежонка, а ведь корова по весу почти равна медведице...