– Славная земля, – оживленно внушал бестолковому хранителю гость, ловко перебирая комья, разбивая и разминая их стальными пальцами, отбрасывая каменное крошево и оббивая корни травы. – Славная, святая. Вона – цвет хорош, жирна до сальности, не иссохла. Даром что не в срок пущена в дело. Эх, тут бы посадить что толковое… Донья Лупе, может, ещё кус прихватить? Вона тот. И оградочку, значит. Козы у вас, они без загородки, знамо дело, всё пожрут, такая стервь – не отбиться, хуже еретиков. У, рогатые!
– Лало, уймись, и так хорошо, – похвалила цыганка, с удовольствием изучая пухлую, чистенькую, без единого сорняка, землю. – Молока хочешь? Вот не думала, что к нам на остров явится толковый святой.
– Я? Святой? – поразился рослый сэрвэд, выпрямляясь и глядя против низкого света с прищуром, веселым и простоватым.
– Ну не лодыри ж вон те, – громко ответила хозяйка, кивнув на спящих. Рассмеялась, убежала и скоро вернулась с кувшином. – Пей и буди грешников, сейчас подам на стол.
– Так это… надобно сбегать за нашим грандом, – подхватился усердный сэрвэд.
– Сам явится, у голодных нюх на пищу, – предсказала Лупе. – Иди скамейку подправь пока что. Мой-то хранитель, он бесполезнее трутня! Камни таскает, молитвы твердит, а до простых дел не снисходит. Лупе накорми, Лупе нос вытри, Лупе рясу зашей. Лупе то, Лупе се…
– Так он же, ну, как лучше вроде… и даже, вроде… – неловко забормотал сэрвэд, не зная, как отстоять хозяина дома.
– Молчи, – отмахнулась Лупе. – Не сильно я уважаю Башню, чего тут скрывать. Огорчился? Зря. Велика ли беда для бога, что я редко думаю о нем? Зато не притворяюсь вовсе никогда, а это похуже грех – лгать в душе… Знаешь, почему не по сердцу мне кое-что в этих святых камнях? Ступени деяний растут вверх да вверх, все вы норовите в небо тропу наладить, а люди – они земные, тут им следует жить. Храмы все до единого опираются на землю. Подумаешь – грязь или там трещина. Тьфу, мелочь. А вам лишь бы приметить да носом ткнуть, ересью укорить. В грязи зреет виноград, в трещинах ласточки вьют гнезда… Нет, я принадлежу земле.
Сэрвэд засопел, потоптался и вздохнул, не смея возражать. Он и сам едва ли полагал землю – грязью… жалобно поморгал, не улавливая смысла спора и не желая невольно впадать в ересь. Энрике убрал обе мотыги и принес топорик – налаживать скамью.
Закат тонул в озере, солнце быстро, одним движением и без всплеска сияния нырнуло за край западных гор. Молочный туман копился на воде, вспухал и подступал к берегу, стирая из виду дальние скалы. Ветры молчали, не желая нарушать покой вечера, полного честной усталостью исполненного труда. Небо, отодвинутое прочь из долины ладонями гор, казалось далеким. А грешная земля липла к рукам и пахла так пряно… Сэрвэд улыбнулся, повел широкими плечами – и не стал отягощать себя сомнениями. Место святое, ересь тут не живет, иначе и быть не может.