1
— Как же так, Прокоп? Ты же обещал и с генералом и с солдатами говорить, что держаться трудно и нас всех переколют при последней открытой атаке.
— Говорил я им, — опустив голову, ответил Прокоп, — а они как засмеются: «С жиру ты, холуйская морда, бесишься. Стыд потерял. На генеральских хлебах отупели, говорят, твои мозги». Плюнули и ушли. Даже белый хлеб и табак ваш не взяли. Вот так и потерял я своих земляков. Какую славу про меня распустят? Сначала-то мы жили хорошо. И денщик я, но все прощалось мне. Ведь каждый знает, что не по своей воле в денщиках мы ходим. А тут вдруг переменились, загалдели и ушли… Вы уж ослобоните меня, ваше высокопревосходительство,
— Как так, «ослобоните»?
— На позицию я хочу. С япошкой биться буду.
— Вот выдумал! Не сметь и думать, — строго сказала генеральша и взглянула на Прокопа.
Он по-прежнему стоял, опустив голову. Лицо его было бледным, нижняя губа тряслась, руки с крепко сжатыми кулаками вздрагивали. Вера Алексеевна придвинулась к денщику и более ласково проговорила:
— Что ты, Прокопушка, как же я буду без тебя?
— Заместо меня раненого какого-нибудь поставьте. Разве их мало теперь? А мне пора и с японцами повстречаться.
Генеральша подошла вплотную к Прокопу и подняла его голову за подбородок:
— Я не согласна, и генерал не согласится. Новый человек, зачем это нам? Нет, ты об этом и не заикнешься больше. Никому не скажешь.
— Невмоготу мне это состояние. Увольте.
— Вот еще выдумал. Да как ты решился? И зачем тебе это? — мягкие руки Веры Алексеевны легли на плечи Прокопа. — Если тебе хочется, то мы так сделаем: у тебя будет хорошая новая винтовка и револьвер; когда японцы ворвутся в город, ты встанешь у ворот и будешь защищать меня и соседских женщин…
— Не хочу… Пустите на позицию.
— Нельзя, нельзя, голубчик Прокоп. — Генеральша попробовала рассмеяться своим громким смехом, но денщик, приподняв голову, злобно взглянул ей в лицо:
— Почему нельзя? Другим можно, а мне нельзя? У многих полковников денщики ушли на позицию. И я уйду. Не пустите, кричать буду. Вам же стыд.
— Прокоп, генерал тебя арестует, побледнев, — сказала Вера Алексеевна.
— За что? — крикнул денщик. — Человек грудыо становится за веру, царя и отечество, а вы его удержать хотите? Такого закона нет. Придет его высокопревосходительство, я ему так же скажу.
Генеральша задумалась.
— Ладно, — сказала она. — Ты пойдешь на три дня в те самые окопы, в которых твои земляки, а затем покажешься сюда. Генерал тебе такую записку напишет к командиру роты. Где твоя винтовка, почисти ее.
— Она у меня в порядке.