— Там их тьма, — сказал Петраченко. — Сам своими глазами видел, как они в овраг целым батальоном ввалились. Ядер и пороху осталось немного, достреляем, ваше высокоблагородие.
Под опытной рукой капитана ядра начали падать вдоль всего оврага. Последними двумя снарядами сбили неприятельскую полевую батарею.
— Все, — вздохнув, заявил канонир. — Он вынул затвор, положил его на плечо и, захватив винтовку, пошел в окопы.
«С такими солдатами можно горы перевернуть… А оборудование нищенское, а высшее командование дряхлое, а управления боем не было и нет».
Недалеко в бруствер ударило сразу четыре снаряда. Фон Шварц схватился за голову и поспешно оставил батарею.
9
Наступило затишье. Японцы приостановили атаки и обстрел. Но Третьяков понимал, что сегодня Киньчжоу падет. Никакие ухищрения «скобелевских» генералов не спасут позицию. Батареи разрушены, снаряды расстреляны, окопы повреждены, люди утомлены… В полку невероятно большая убыль живой силы.
«Только мой полк принял всю тяжесть боя. Может быть, после полудня Фок и Надеин дадут смену и пошлют свежие роты для восстановления боя… Боже мой! Неужели отступим? Что будет с Дальним? Позор, кошмар!»— так думал полковник Третьяков и не находил выхода из создавшегося положения. Под его руками не было нужных пулеметов, пушек, снарядов, людей… Он был связан в своих действиях начальством, которого за все утро не видел.
В ближайших траншеях и окопах Третьяков и его адъютант нашли усталых, запыленных солдат, но в их глазах светилась надежда.
— Атаки, братцы, отбиты, — обратился к ним Третьяков. — Переживем ночь и прогоним врага от крепости.
— Наши нигде не дрогнули! — выкрикнуло несколько солдат.
— Нигде! — твердо сказал полковник. — Пятая рота в самом пекле находится, но и она стоит. Горнист прибегал с донесением.
Третьяков еще не знал, что пятая рота уже оставила окопы и горнист не нашел ее на старом месте.
10
Поднимаясь обратно из окопов к батарее № 3, Третьяков увидел генерала Фока. Полковник попятился и ушел ходами сообщения в другую сторону.
— Если будет посланный от генерала, скажите, что я скоро приду. Мне нужно для доклада генералу выяснить положение и состояние рот, — сказал он своему адъютанту.
Третьяков не хотел встречаться с Фоком, как не хочется встречаться с человеком, к которому питаешь глубокое презрение и неприязнь. Пройдя несколько шагов, полковник остановился и с досадой проговорил про себя:
— Но мне же нужно с ним увидеться! Решается судьба позиции, какие у него планы?.. А вдруг есть выход?! К чему злоба и личная неприязнь в общегосударственном деле?! Руководителю следует быть особенно чутким к своим подчиненным, чтобы они не бежали от него, а, наоборот, искали встречи. Но за все время боя — ни одной отрадной мысли от него, ни одной радостной минуты с ним. Ни одного толкового распоряжения на все мои просьбы о помощи. Захватил мою идею о козырьках. Что ему, мало славы? Разве в козырьках дело? Мы проигрываем битву! Понимает ли это он? Пойти! Нет, не могу!