В республиканском КГБ работники, допущенные к самой секретной информации, перемигивались со значением.
– Слышали, чего учудили в Витебске? – как бы спрашивал первый подмигивающий.
– Еще бы! – как бы отзывался подмигивающий в ответ. – Что с них взять? – палачи отмороженные, – мигал он, завершая обмен особо секретной информацией, и высматривал, кому бы подмигнуть дальше…
В Богушевском интернате муссировали те же сплетни, но не подмигивали, а выпивали на помин Льва Ильича (не чокаясь) и во здравие Надежды Сергеевны с дитенком (с чокам и расплесканием). В общем, как не чокнется кто, так и знай – это на помин, а как чокнется – это уже за Надежду Сергеевну.
Недомерка из-за этого заздравно-поминального стола гнали нещадно. Время от времени он наезжал в школу, но уже не по службе, а по собственной воле, надеясь отыскать своего подозреваемого. Ему ничего не оставалось, как холить эту надежду. Из управления его поперли, для начала – в безвременный отпуск.
– С глаз моих вон долой, – напутствовал начальник. – Пока мы тебя не проверим и не установим, как ты его завалил. А лучше бы поберег силы своих товарищев и сам во всем сознался…
Начальник управления, отстраняя капитана, пытался оградить себя от идиотских подозрений минского руководства и от кособоких взглядов разномастных областных чиновников. А что он еще может? Только показать, что ведется проверка, и держать морду сейфом с грифом секретно.
И вот сидит Недомерок за дверью котельной и чутко вслушивается в поминальный гомон за столом. Он предполагал, что работники школы состоят в преступном сговоре и прячут Льва Ильича из злобной неприязни к органам и к нему лично.
* * *
Это было не первое поминальное веселье в честь Льва Ильича и, конечно же, не последнее. Йефа вспоминали чуть ли не каждый день, и совершенно естественным образом всякий вспомин рождал идею выпить за это самое дело, чтобы вспомнить уже не мельком на бегу, а по-настоящему и вразумительно. Так продолжалось изо дня в день и довольно долго, нарушая устоявшийся многими годами школьный распорядок.
– Пора, мужики, это дело притормозить, – решился Федор Андреевич урезонить школьных работников. – Сами знаете, я к Ильичу всегда был всей душой, но это ни в какие ворота. Пора эти поминанки заканчивать. Работы не робятся, у Григория вона целая фабрика нечиненных машин, даже дети ходють неприкаянные…
– И никак это не связано с нашим горем, – качнулся несогласием Степаныч. – Машины сабе стоят, а мы тута трошки на помин, и усе это совсем друг от друга в отдельности…
– Усе в мире связано, – осадил Федор Андреевич завхоза. – Я такие умные слова слыхал, что если в Японии бабочка крылом…