После неудачного опыта самостоятельного хищения чужой собственности Махан вступил в Данькину банду и радостно подхватывался исполнять дотошные Данькины планы по очередному набегу…
А вы думали, что подростки – это такие ангелочки?..
* * *
Воровать у взрослых – не грех. Это как воровать у угнетателей. Это не воровство даже, а восстановление справедливости. Исключения составляют те места, где ты свой – твой дом или где тебя приняли и привечают. Там воровать – это крысятничать. Так одинаково понимали и детдомовский Махан, и домашний Данька.
Они вообще были во многом похожи ухватками и более всего – вечной неугомонностью. Угуч даже на полном серьезе предполагал, что они потерянные во младенчестве родные братья и сами не знают про это. Но Угуч и не собирался их просвещать, потому что тогда вместо него при Даньке будет жить Махан, а этого Угучу совсем не хочется…
Главное, чтобы другие не догадались про то, о чем знает Угуч. Учителя вот тоже почти одинаково ненавидят Даньку и Махана. Правда, за разное: Махан вызывал дикое раздражение своими кривляниями и гримасами, а Данька вдруг ни с чего особенного начинал спорить, доказывать свою правоту, и не было никакой возможности поставить его на место.
«…возмутительно. Да если настауник и ошибся ненароком – твое дело молчать в тряпочку и не вякать. Не смеет всякая недоделка ронять авторитет педагога прямо в классе при всем честном народе. Как можно не разуметь таких простых вещей!..»
Данька не разумел. Он даже устроил сердечный приступ своей классной руководительнице географичке Алевтине Николаевне по прозвищу Два Глобуса. При этом самого приступа никто не видел, если не считать приступом ходячие ходуном под кофточкой глобусы, пылающие в огонь щеки и визгливую истерику…
А настоящей виновницей этого приступа была Машка Зайцева – Данькина одноклассница из восьмого.
Поздней зимой вдруг прозналось, что Машка не просто поправляется для здоровья, а давно уже живет беременная. Была бы она детдомовская – и разговоров бы никаких: прямиком к врачам, исправили все, что она неправильного натворила, и заперли бы в карцер перед дуркой… Но Машка была домашняя, и не просто домашняя, а дочка не очень крупного областного начальства. Приходилось ждать, пока папаша-начальник соизволит забрать все свое потомство из школы. Но нельзя же просто ждать, сложа руки… Вокруг дети, и страшно подумать, как это может на них отразиться…
Алевтине поручили провести открытое собрание пионерского отряда восьмого класса о юношеской чистоте и любви к родине. По этому поводу открыли актовый зал. Машку посадили в первом ряду, чтобы ни одно слово не прошло мимо нее. Завуч говорила про родину, пионервожатая про Зою Космодемьянскую, а потом на сцену взошла Алевтина и втиснулась за самодельную трибуну, взгромоздив глобусы сверху. Она начала про девичью честь.